Название: Шёлк и веер
Автор: chinpunkanpun
Бета: сам себе семпай
Пэйринг: Айзен/Кира, Ичимару/Кира, всё остальное – глюки!
Рейтинг: R
Жанр: ангст и похоже, что PWP'шный (в смысле сюжета почти нет, ангстуют, но фик-то яойный)
Предупреждения:
1) многа букафф
2) спойлеры второго арка, по поводу лейтенантства Айзена
3) запредельный пафос, его даже больше, чем букофф
Саммари: Кира после академии, Гин становится капитаном третьего отряда. Ну и Айзен, а куда без него?
Статус: закончен? Вряд ли
Дисклеймер: во всём виноват Кубо Тайто
Примечание: слегка глючно, местами поток сознания Киры
читать дальше- А Хинамори-кун не откажется. Может мне её попросить? – мягкий голос просачивается в сознание и заполняет его, как озёрная вода.
- Нет, не нужно, вы достаточно убедительны, тайчо. Разрешите выполнять?
- Конечно, - он почти царственно кивает, не сводя глаз. Позволяет. И вдогонку, - не разочаруй меня.
За спиной Изуру с тихим шелестом закрываются сёдзи. Он видит низкий столик, где были аккуратно сложены женское серебристо-голубое кимоно, веер, косметика и стояло зеркало на подставке. Абсурдность ситуации притупляет восприятие, и бывшее поначалу столь острым удивление, отодвигается куда-то на периферию.
Это абсолютно невозможно.
Ещё нём Кира и представить себе не мог, где и как закончится его вечер. Тогда ласковое обращение Айзена-тайчо: «На несколько слов, Кира-кун», – совершенно не вызвало тревоги.
- Кира-кун, я бы хотел тебя попросить об одном одолжении...
Изуру, который со времён академии бесконечно восхищался гобантай-тайчо, торопливо ответил:
- Что я могу для вас сделать?
Лицо Айзена приобрело кроткий и смиренный, несколько страдальческий вид, он улыбнулся ещё добрее, и Кира каким-то внутренним чутьём понял, что речь сейчас пойдёт о непутёвом лейтенанте пятого отряда.
- Видишь ли, Ичимару-фукутайчо, хм… несколько подпортил сводный отчёт, который необходимо сдать завтра. Не мог бы ты внести необходимые исправления? Боюсь, в подобных делах Ичимару веры нет.
Кира ощутил очередной прилив преданности и обожания. Сводный отчёт – очень важный документ. И Айзен-тайчо доверил эту работу именно ему. Изуру мечтательно взирал на вершину служебной лестницы и пьянел от открывающихся перспектив.
Когда Кира увидел означенный отчёт, его эйфория резко пошла на убыль. Это была неопрятная, кое-как сложенная, стопка бумаг, местами мятых, местами слипшихся, со смазанным текстом и совсем уж странным запахом.
Стараясь не задумываться о происхождении подозрительных пятен и не вдыхать глубоко, Изуру принялся кропотливо переписывать и восстанавливать документы. Однако когда среди них обнаружился длинный рыжий волос, даже у не слишком опытного Киры не осталось сомнения, что на этих самых бумагах... он мучительно покраснел и стиснул кисть с такой силой, что поставил кляксу на почти готовую страницу.
Закончил Изуру ближе к полуночи, и, вспомнив желание Айзена-тайчо самолично просмотреть отчёт перед сдачей, направился к его комнатам. Гобантай-тайчо ещё не лёг, об этом говорил свет, падавший сквозь сёдзи, и Кира нерешительно постучал.
Это абсолютно невозможно. Кира протягивает руку и кончиками пальцев проводит по прохладному шёлку кимоно. Рассудок Киры напрочь отказывается принимать то, что он сейчас должен сделать. В соседней комнате слышится какой-то шум и, дёрнувшись, Изуру принимается с лихорадочной поспешностью раздеваться.
Носить женские кимоно ему уже приходилось и не раз. В детстве он часто играл девушек в домашнем театре, поэтому с косметикой проблем тоже не возникло. «Лицо должно быть белым, как снег, губы – красными, как кровь», – всплывает в памяти строчка из какого-то трактата, общая бледность лица не требует особых усилий и, взяв палочку кармина, Кира начинает красить губы.
Когда он, мелко ступая, медленно входит в комнату, тёмные глаза за стёклами очков чуть заметно расширяются, но его улыбка неизменна. Одна захолодевшая влажная рука Киры стискивает веер, другую он прижимает к груди, стараясь хоть немного запахнуть открытый ворот и удержать шёлк кимоно, постоянно норовящий соскользнуть с плеч.
Айзен сидит в кресле, подперев рукой подбородок. Ему очевидно комфортно, и Изуру ощущает исходящую от капитана неясную, но бесспорную угрозу. Этот Айзен-тайчо пугает и завораживает.
По молчаливому знаку капитана, Изуру опускается на татами перед креслом, сложив руки на коленях и потупившись.
- Ах, Кира-кун, я должен был догадаться: все, за что ты берёшься, ты делаешь превосходно, – Айзен поудобнее устраивается в кресле, продолжая разглядывать. Потом подаётся вперёд и, протянув руку, берёт Киру за подбородок. Двигается он медленно, даже лениво, и при желании Изуру может уйти от прикосновения. Но... в этом нет никакого смысла.
Гобантай-тайчо, тем временем поворачивает лицо юноши то так, то эдак, разглядывая под разными углами.
- Такое красивое лицо, как твоё, Кира-кун, не стоит прикрывать волосами, - произносит Айзен-тайчо, откидывая со лба Изуру отрастающую чёлку.
Иногда Кира ненавидит своё лицо, эти изломанные брови, из-за которых взгляд кажется не то просительным, не то забитым. Эту бледность и правильность черт, гладкие щёки.
За время учёбы в академии, Изуру получил немало недвусмысленных предложений, некоторые даже были подкреплены грубой силой – спасало только хорошее знание кидо. Потом появились друзья. Шумный весёлый Абарай и милая отличница Хинамори оттягивали на себя всё внимание окружающих, а Изуру Кира вполне довольствовался местом за широким плечом Ренджи, и ролью молчаливого слушателя восторгов Момо-чан.
Но все-таки жаль, что тогда в искусственном мире пустой располосовал лицо Хисаги-семпаю, а не ему, Кире. Это бы многое решило.
Прежнее ощущение вопиющей несправедливости и неправильности возвращается, усилившись в несколько раз. Оно давит, пригибает к полу и подступает горьким комом к горлу.
Мыслей не остается, только единственное, без конца повторяемое, как мантра: «почему».
- Ты что-то сказал, Кира-кун? - Изуру качает головой. Капитан тянет Киру к себе, вынуждая почти ползти к креслу.
Краем глаза Кира замечает справа какое-то движение. Увиденное заставляет непроизвольно дёрнуться. Чужие пальцы сжимают подбородок уже жёстко, наверняка до синяков. Но это придёт уже потом, а пока – звенящая пустота на месте сердца и сковывающий холод.
Так иногда бывает во сне, когда всё видишь как бы со стороны и немного сверху. Во сне не получается удивляться, как бы ты ни старался. И Изуру не удивляется. Он изучает предстающее с отрешённым интересом художника.
Зеркало, довольно большое, высотой в человеческий рост. В нём отражается вся комната и двое в ней. Наверное, это даже красиво. Капитан в полном облачении, на хаори после целого рабочего дня ни единого пятнышка. Белое полотно гармонирует с серебристым шёлком, и цвет, и фактура. И, пожалуй, неплохо смотрятся бледная кожа и светлые волосы, длинная шея и выступающие позвонки, кимоно спадающее с плеча, и рукав прохладной лужицей окружающий ладонь. Да, пожалуй, это красиво...
На шею ложится тёплая рука, тянет вверх, и вот Изуру стоит на коленях перед склонившимся над ним Айзеном-тайчо. Реальность рывком возвращается.
Карие глаза смотрят равнодушно, может быть, чуть любопытно, может... Но это не имеет никакого значения, потому что спустя мгновение Киру небрежно целуют.
Ему всегда казалось, что поцелуй – это нечто большее, чем просто соприкосновение губ или языков, что это вспышка эмоций, которая позволяет глубже выразить собственные чувства. Он ошибался. Это механический процесс, состоящий из некоторого набора действий. Всё просто, если освоить азы. Не неприятно.
После академии им повезло. Все трое: Кира, Абарай и Хинамори - попали в один отряд. Пятый. Абарай утверждал, что это надо обязательно отметить. Но Хинамори отправилась к родственникам в Руконгай, прихватив с собой арбуз. Поэтому праздник превратился в мальчишник.
В тот вечер, уже в сильном подпитии шатаясь по запутанным руконгайским улочкам, Абарай и Кира свернули в квартал красных фонарей. Изуру сначала не понял, что это за место, но более опытный друг пояснил. В памяти Киры чётко отпечатался Ренджи, томно мурлычущий слово «бордель», и его горящий диковатый взгляд.
- Это же для тебя впервые? Пошли, тебе понравится, обещаю.
Затуманенный алкогольными парами мозг отказывался работать, и всё решило тело, которое давно требовало и не получало никакой разрядки. Изуру вёл довольно аскетичный образ жизни, ограничиваясь медитацией и самодисциплиной.
«А почему бы и нет?» - подумалось ему тогда.
Позже, уже под утро, Абарай ушёл к Хисаги-семпаю, клятвенно пообещав не проспать утреннее построение. А Кира, замирая от сладкого стыда, на цыпочках крался в казармы. Голова кружилась, а в теле ощущалась непривычная лёгкость. Казалось, оттолкнись он от пола чуть сильнее – полетит, нет, поплывёт в воздухе вместе с белёсыми клочьями утреннего тумана.
- Мммм… что это тут у нас? – внезапно раздался прямо над ухом протяжный голос. Изуру вздрогнул и шарахнулся в сторону. Голос он узнал, и это не сулило ничего хорошего.
- Ичимару-фукутайчо-доно... - Кира опасливо вжался в стену.
- Ба~а~а… Это же Изуру!.. Что, И-зу-ру, отмечал своё назначение? А не рановато? - лейтенант подошёл вплотную, нависая и с насмешливым прищуром глядя сверху вниз.
- Фукутайчо-доно, я...
- Тсс, И~зу~ру, без фанатизма. Значит, вы с Абарай-куном решили отпраздновать, выпили и пошли прогуляться?
- Д-да, - Кира попытался ускользнуть, но в стену возле его головы упёрлась обманчиво тощая рука. Замирая от ужаса, он поднял глаза. Ичимару продолжал усмехаться. Лейтенант склонил голову набок и втянул носом воздух. Уголки широкого рта подрагивали.
- Сдаётся мне, что вы не просто прогуливались, - Кира выразительно покраснел в ответ. Лейтенант тихо хмыкнул и наклонился ещё ближе, почти распластав Киру по стене. Острый нос ткнулся куда-то между плечом и шеей. - Нэ, И~зу~ру, ты пахнешь как шлюха, - тихий шёпот у самого уха почти обжигал, и Кира с трудом сдержал крик.
Узкое, ещё более бледное в предрассветных сумерках, лицо вдруг оказалось пугающе близко, и нарождавшийся вскрик был подавлен чужими губами. Губы были горячими, как и язык, который сначала нежно обвёл внутреннюю сторону губ, потом прошёлся по нёбу, оставляя сладковато-вяжущий привкус.
Это был его первый поцелуй. Кира считал, что проституток не целуют, их используют для другого.
Поцелуй был чем-то важным, чем-то, что возможно только между равными. И вот в утренних сумерках его сосредоточенно и азартно целовал лейтенант отряда, в котором Кире ещё служить и служить... Ужасно. Но сил остановиться не было.
Прекратил Ичимару так же внезапно, как и начал.
- Пахнешь как шлюха, и на вкус так же, - прошептал он в самые губы и резко выпрямился, - отправляйся в казармы, Изуру, на этот раз всё останется между нами...
- Так точно! - Кира, не раздумывая, рванул в нужном направлении.
Уже на повороте его догнал сочащийся сладким ядом голос:
- Хорошие мальчики не должны ходить по таким местам, И~зу~ру, иначе их придётся наказать.
Не неприятно. Ощущение чужих губ на собственных не вызывает никакого отклика. Нет облегчения, когда поцелуй прерывается.
- Кто учил тебя целоваться, Кира-кун?
Кира смотрит исподлобья. Выражения глаз тайчо не рассмотреть, только два одинаковых отражения в стёклах очков. Зеркала...
В мире нет ничего ужаснее зеркала. Ничего более лицемерного. Какой демон придумал эту квинтэссенцию обмана? В зеркале человек видит свои усилия. Усилия казаться тем, чем он не является.
Изуру видит, насколько он сам жалок. Если присмотреться, наверное, можно будет различить те ниточки, за которые его дёргают, как марионетку. И что с того, что сейчас это Айзен-тайчо?
Друзья, семья, работа. Чувство долга, которое преобладает над всякой ценностью.
В жизни есть вещи поважнее? Увольте! Какие же?
- Я жду, Кира-кун.
Ну, вот, снова дёргают за ниточку. Он должен ответить, иначе эта нить может захлестнуться вокруг горла.
Что бы вы хотели услышать, капитан? Что это второй поцелуй в моей жизни? Нет, такого не будет. Или что вообще первый? Ни за что. Или...
- Хисаги-семпай, - отвечает Изуру и сам не узнаёт своего голоса.
- Ты очень способный ученик.
- Благодарю вас, тайчо.
Они беседуют как ни в чём не бывало, будто обсуждают способности Киры в каллиграфии.
Гобантай-тайчо откидывается в кресле и медленно, привлекая внимание, тягучим жестом проводит пальцами по оби.
- Я должен просить, Кира-кун?
Слышится треск, и всё, что осталось от веера, с тихим перестуком падает с ладони на пол. Изуру опускает голову, пряча взгляд. Хотя даже самый взыскательный зритель не увидел бы в нём и тени протеста. Он протягивает руки, и широкие рукава спадают к плечам, обнажая руки, красоту которых не портят даже пятна чернил на пальцах.
- Нет никакой нужды просить, Айзен-тайчо.
Пальцы Киры действуют будто сами по себе, расправляясь с оби и отбрасывая прочую мешающую материю.
Ну, что ж, хоть кого-то происходящее возбуждает.
Кажется, Кира должен испугаться. Но блаженное безразличие скрадывает сильные эмоции, всё видится будто сквозь воду. И движения такие же медленные.
Сидя на полу между раздвинутых колен капитана, Кира разглядывает итог своих изысканий и пытается осмыслить дальнейший порядок действий.
Его разум отстранённо теоретизирует, руки двигаются сами собой. От вершины до основания и наоборот.
Наверное, всего этого нет, и Кира просто уснул над отчётами или упал в обморок от переутомления. Этого нет, потому что этого быть не может...
Даже тяжёлая рука, которая ложится на затылок, не убеждает Изуру в реальности происходящего. Зато член заполняющий рот и достающий до самого горла - весомое доказательство.
Чужая ладонь, с силой давящая на горло, заставляет рефлекторно сглотнуть. Кира давится, глаза наполняются слезами. Он глядит вверх. Всё видится как сквозь радужную призму, но одно остаётся постоянным и незыблемым. Проклятая улыбка. Как она могла когда-то казаться доброй?
Рука капитана принуждает двигаться – Кира всхлипывает. Приятная отрешённость исчезает, и он медленно леденеет, начиная с кончиков пальцев. В голове звенит от недостатка воздуха, и маячит слабая надежда на обморок.
В небо ударяет струя горячей и густой жидкости. Изуру отшатывается и застывает, зажимая рот ладонью.
- Можешь не глотать, - следует милостивое разрешение.
Кира торопливо выплёвывает всё прямо на пол и утирается рукавом. Его покровительственно треплют по голове.
Тошнота то подкатывает к горлу, то отступает. Кира дрожит, покрываясь холодным потом. Но кажется, предела мучениям не предвидится.
Айзен Соуске довёл до совершенства умение манипулировать людьми. Это далось ему непросто. Сейчас он размышляет достаточно ли надавил на Изуру или стоит дожать. Нет, в глазах всё ещё недоверие, будто надеется, что это сон. Так не пойдёт.
Улыбаясь, Айзен вынимает из кармана небольшую баночку и кладет Кире на протянутую ладонь.
- Подготовься как следует, Кира-кун, я не отличаюсь ни терпением, ни деликатностью. Так что...
Заканчивать фразу нет нужды. Губы, с которых смазалась помада бледнеют, почти сливаясь с лицом. Во всё ещё влажных от слёз голубых глазах - выражение недоверия и какой-то детской обиды.
Почти.
Кимоно с шорохом падает на пол. Изуру отвинчивает крышку. С неосознанной грацией изгибается. Пальцы скользят по пояснице и ниже.
Какое чувственное порочное зрелище.
Кира, зажмурившись, двигает рукой. Губа закушена до крови. На щеках, под гримом, пятна лихорадочного румянца.
Такой покорный мальчик и исполнительный. То, что нужно.
Удачная комбинация не приносит удовлетворения, впрочем, как и всегда. Всё до обидного просто.
Он всегда держит марку. Он превратил свою жизнь в пошлую тривиальную декорацию. Вставая утром, он натягивает на лицо широкую улыбку и улыбается до тех пор, пока не сводило челюсти.
Первый на курсе, после академии – лейтенант, потом капитан пятого отряда...
Изредка появляющиеся странности столь незначительны, что к ним привыкли и перестали замечать.
Отсутствующий взгляд, неожиданные паузы в середине разговора и начало рассуждений на другую тему уже с середины. Но если долго знаешь человека, многое ему прощаешь. Даже успехи.
Айзен Соуске в прощении не нуждался. И не хотел его. Он вообще ничего не хотел.
Впрочем, ему нравились светлые волосы. Наверное, всё началось с Хирако Шинджи, его длинных и тонких, как паутина, светлых волос. Шинджи... любимый и ненавистный капитан.
Иногда Айзен позволяет себе глупость поразмышлять над тем, что могло бы быть. Альтернатива событий каждый раз выходит разная. Хотя именно Шинджи доказал, что месть не приносит удовлетворения. Никакого.
Человеческая личность такая хрупкая. Её легко сломать. Она как рисовая бумага, поднесённая к свече, неосторожное движение – и она съёживается, распадается.
Так размышляет капитан пятого отряда, спокойно разглядывая тонкую шею и светлые волосы корчащейся перед креслом фигуры.
Ещё совсем немного...
- Достаточно, Кира-кун, подойди.
Изуру покорно приподнимается, ноги дрожат, поэтому встать получается не сразу. Вопреки всякой логике, он натягивает на плечи кимоно – пресловутая баночка, забытая на коленях, со стуком падает на пол и катится куда-то. Куда-то за пределы того локального мирка, который сейчас ограничен даже не этой комнатой, а человеком, сидящим в кресле.
Ноги не держат, поэтому он чувствует некоторое облегчение, когда его усаживают на твёрдые колени.
Ощущение из раннего детства. Свет падает сквозь раздвинутые фусума, слепит. Он сидит у отца на коленях и теребит собственный рукав. Поднимает голову – лица не разглядеть, только сияющий ореол вокруг головы и такие же, как у него самого, золотистые волосы. Мозолистая от рукояти меча ладонь гладит по волосам.
«Ну, Изуру-тян, расскажи, что ты выучил сегодня?»
Безмятежность. Он уже забыл, что это.
Сильные руки, устраивающие его на чужих коленях, не имеют с ней ничего общего. Одно хорошо - Кира сидит спиной, и не может видеть его улыбку.
Шёлк скользит по полотну формы, и Кира, наверное, сполз бы на пол, но его крепко держат. Более того Айзен-тайчо перекидывает одну его ногу через подлокотник.
Изуру медленно поворачивает голову, прижимаясь щекой к обтянутому хаори плечу. Это даже может сойти за ласку.
Кира смотрит в зеркало и убеждается, что да – может. Убеждается, что это развратное создание на коленях у невозмутимого капитана – он сам. Хотя... зеркала всегда врут. С этой мыслью он закрывает глаза и проваливается куда-то, почти не ощущая, как вниз по телу скользят тёплые руки. Или не проваливается? Скорее вязнет, как бабочка, попавшая в смолу, застывает, со всех сторон окружённый вязким жаром.
Руки гобантай-тайчо властные, и тело Киры с большей охотой подчиняется им, нежели приказам хозяина.
Кира Изуру – воплощённая покорность.
Он оправдывает все ожидания, пусть даже против собственной воли.
В паху уже даже не ноет, это мутная дёргающая боль. Потому первое же прикосновение Айзена-тайчо заставляет дёрнуться и зашипеть сквозь зубы, откинув голову на широкое плечо.
Интересно, всегда так? Унизительно. Больно. И горячо.
Рука капитана продолжает движение. Другая скользит под колено, вкрадчиво, так, что Кира почти не чувствует. Поэтому его выгибает дугой от боли и неожиданности, когда внутри оказываются два длинных пальца.
Изуру вяло подёргивает руками и ногами. Впрочем, всё без толку. Перед распахнутыми глазами плывут чёрные точки и цветные круги. Он закусывает щёку изнутри, чтобы не издать ни звука.
Это своеобразный бунт, потому что от него ждут стонов, криков - чего угодно.
Как бы в наказание, рука на члене сжимаются сильнее, а пальцы двигаются почти грубо.
Он тихо скулит и слышит за спиной довольный смешок.
Рейацу гобантай-тайчо горит ровно и сильно, Киры – мечется как пламя свечи на сквозняке.
- Ну же, Кира-кун.
Он чувствует, как внутри нарастает жар, заставляя содрогаться и учащая и без того неглубокое дыхание. Изуру застывает, каменеет, медленно умирает в попытке остановиться.
До боли знакомая рейацу, где-то неподалёку. Она как вода высоко в горах – обжигает непонятно холодом или жаром. И много не выпьешь. Нельзя. Смертельно опасно.
Ичимару Гин.
Кира замирает, вцепившись в гладкое дерево подлокотников.
Внезапно приходит в голову, что вокруг комнаты не стоит кеккай, и разыгравшуюся бурю рейацу мог почувствовать любой рядовой. Всё равно что костёр до неба. И Ичимару-фукутайчо тоже наверняка...
- Прости, Кира-кун, закончим как-нибудь в следующий раз. Ичимару пришёл за отчётом.
Киру тут же оказывается на полу. Поднимает глаза.
Айзен-тайчо – воплощение благопристойности. Сидит в кресле, оби на месте, на косоде и хаори ни складочки. Таким, наверное, его видит Хинамори.
На подламывающихся ногах Кира кидается в смежную комнату, торопливо натягивает хакама прямо на голое тело, торопливо собирает прочие тряпки.
- Кимоно оставь себе, Кира-кун, оно тебе идёт...
И слыша звук отодвигаемых сёдзи, Изуру выскакивает на веранду с противоположной стороны. Прижимая одежду к груди, он бежит прочь, инстинктивно выбирая направление, только бы оказаться подальше.
Когда рейацу капитана и лейтенанта превращаются в отдалённый, привычный фон, он останавливается, привалившись к стене и стараясь не стучать зубами.
Глупо надеяться, что гобантай-фукутайчо ничего не заметит, а если заметит, то не поймёт. Совершенно неважно, что подобный уровень рейацу Кира никогда не демонстрировал, предпочитая скрывать. Шинигами уровня лейтенанта всё равно определит без труда.
К горлу подкатывает тошнота, тяжело, до рези в груди. Изуру перегибается через перила, его выворачивает. Несколько раз. Всухую. Кроме завтрака он сегодня не ел ничего. На обед не пошёл – был занят отчётом.
Кира с трудом сглатывает подступившую желчь, медленно сползает на пол, утыкаясь в него лбом. Слёзы капают на пыльную поверхность, Изуру не то смеётся, не то всхлипывает.
Вот так. Он не мужчина. С мужчинами такого не случается. Мужчина отстаивает честь близких с мечом в руках. До самой смерти. Мужчина бы не стал, как он, прятаться по тёмным углам и рыдать от ужаса и бессилия.
Шаги… Слабая, но отчётливая. Кто-то из младшего состава. Какого меноса его сюда несёт? Изуру не глядя складывает пальцы и шепчет формулу. Короткий вскрик, стук падающего тела. Завтра голова болеть будет. Поболит и пройдёт, будет знать как по ночам шататься.
Ночью на охоту выходят хищники. Кира чувствует себя добычей. Загнанной в угол добычей. Поэтому...
Надо отсюда убираться. Ползком если придётся. И подальше.
- Тебя утвердили на должность капитана третьего отряда, Гин, – Айзен-тайчо мягко улыбается, впрочем, его лейтенант сам достаточно улыбчив, чтобы не купиться на такие дешёвые фокусы. Ичимару неопределённо хмыкает.
- Это значит, что тебе нужен лейтенант, – продолжает Айзен, игнорируя гримасу отвращения, гротескно кривящую лицо Гина.
- Са~а... А кто у тайчо будет вместо меня?
- Я возьму Хинамори Момо.
- Ммм… тайчо всегда берёт себе самое сладкое, – тянет Гин.
- А ты возьмёшь Киру Изуру.
- Блондинчика? Я думал, он нравится вам, Ай~зен-тай~чо. Ведь это он только что отсюда выскочил? Нэ, почему вы его не берёте? О, гомэн, вы кажется уже…
- Ичимару-тайчо, Кира-кун необходим вам. Он гений по части документации. За несколько часов сделал сводный отчёт, обычно это занимает месяц.
Гин опускает взгляд. Его тайчо начинает сердиться? Поддевает носком баночку смазки. Потом наклоняется, поднимает её с пола и относит на стол.
- Что ж вы разбрасываетесь такими вещами, Айзен-тайчо, – говорит он, не торопясь поворачиваться лицом. И обоим ясно, что речь сейчас идёт вовсе не о проклятой вещице.
- Я хотел сделать тебе подарок, Ичимару, по случаю повышения, – тихий голос за спиной прошивает болью позвоночник и ударяет в затылок, – он хороший мальчик, исполнительный и верный. И он будет только твой, если ты сегодня всё сделаешь правильно. Найди его. Ему ты сейчас очень нужен… Ичимару?
Гин стискивает зубы, кожа лица до скрипа растянута улыбкой. Игры кончились. Он поворачивается.
Гобантай-тайчо смотрит поверх очков – словно где-то приоткрылась дверь, за которой кипит океан тёмной, равнодушной силы. Настоящий Айзен Соуске. А через мгновение – опять добрый и близорукий капитан, всеобщий любимец, со слегка смущённой, растерянной улыбкой.
- Да, Айзен-тайчо, – Гин кланяется и направляется к двери.
Сколько бы он не дерзил Айзену, сколько бы не выламывался, в конце концов, он всегда делает так, как говорит капитан. С этим ничего нельзя поделать. От этого не уйти и не сбежать. Остаётся только смириться. Смириться и быть молчаливым исполнителем чужой воли. Ничего не спрашивать. Ведь воин не объясняет клинку зачем он наносит удар.
- Не забудь отчёт, Гин.
- Ха~ай, Айзен-тайчо!
Маски возвращены на свои места. Игра продолжается.
Ичимару Гин идёт по коридору. Или скорее скользит, плавно перетекая из одной тени в другую. Лунный свет всегда будит в нём странные желания. В такие ночи он почти не может спать, тянет выйти наружу, отправиться куда-нибудь, где нет ни одного светильника, где шелестит трава, где пахнет землёй и листьями... Рангику иногда шутит, что он оборотень.
В такие ночи Гин, не зная куда себя девать, до самого рассвета шатается по расположению отряда. Как какой-то зверь, обходящий свою территорию.
Изуру спит в его комнате, судорожно вцепившись в одеяло и беспокойно вздрагивая во сне.
Автор: chinpunkanpun
Бета: сам себе семпай
Пэйринг: Айзен/Кира, Ичимару/Кира, всё остальное – глюки!
Рейтинг: R
Жанр: ангст и похоже, что PWP'шный (в смысле сюжета почти нет, ангстуют, но фик-то яойный)
Предупреждения:
1) многа букафф
2) спойлеры второго арка, по поводу лейтенантства Айзена
3) запредельный пафос, его даже больше, чем букофф
Саммари: Кира после академии, Гин становится капитаном третьего отряда. Ну и Айзен, а куда без него?
Статус: закончен? Вряд ли
Дисклеймер: во всём виноват Кубо Тайто
Примечание: слегка глючно, местами поток сознания Киры
читать дальше- А Хинамори-кун не откажется. Может мне её попросить? – мягкий голос просачивается в сознание и заполняет его, как озёрная вода.
- Нет, не нужно, вы достаточно убедительны, тайчо. Разрешите выполнять?
- Конечно, - он почти царственно кивает, не сводя глаз. Позволяет. И вдогонку, - не разочаруй меня.
За спиной Изуру с тихим шелестом закрываются сёдзи. Он видит низкий столик, где были аккуратно сложены женское серебристо-голубое кимоно, веер, косметика и стояло зеркало на подставке. Абсурдность ситуации притупляет восприятие, и бывшее поначалу столь острым удивление, отодвигается куда-то на периферию.
Это абсолютно невозможно.
Ещё нём Кира и представить себе не мог, где и как закончится его вечер. Тогда ласковое обращение Айзена-тайчо: «На несколько слов, Кира-кун», – совершенно не вызвало тревоги.
- Кира-кун, я бы хотел тебя попросить об одном одолжении...
Изуру, который со времён академии бесконечно восхищался гобантай-тайчо, торопливо ответил:
- Что я могу для вас сделать?
Лицо Айзена приобрело кроткий и смиренный, несколько страдальческий вид, он улыбнулся ещё добрее, и Кира каким-то внутренним чутьём понял, что речь сейчас пойдёт о непутёвом лейтенанте пятого отряда.
- Видишь ли, Ичимару-фукутайчо, хм… несколько подпортил сводный отчёт, который необходимо сдать завтра. Не мог бы ты внести необходимые исправления? Боюсь, в подобных делах Ичимару веры нет.
Кира ощутил очередной прилив преданности и обожания. Сводный отчёт – очень важный документ. И Айзен-тайчо доверил эту работу именно ему. Изуру мечтательно взирал на вершину служебной лестницы и пьянел от открывающихся перспектив.
Когда Кира увидел означенный отчёт, его эйфория резко пошла на убыль. Это была неопрятная, кое-как сложенная, стопка бумаг, местами мятых, местами слипшихся, со смазанным текстом и совсем уж странным запахом.
Стараясь не задумываться о происхождении подозрительных пятен и не вдыхать глубоко, Изуру принялся кропотливо переписывать и восстанавливать документы. Однако когда среди них обнаружился длинный рыжий волос, даже у не слишком опытного Киры не осталось сомнения, что на этих самых бумагах... он мучительно покраснел и стиснул кисть с такой силой, что поставил кляксу на почти готовую страницу.
Закончил Изуру ближе к полуночи, и, вспомнив желание Айзена-тайчо самолично просмотреть отчёт перед сдачей, направился к его комнатам. Гобантай-тайчо ещё не лёг, об этом говорил свет, падавший сквозь сёдзи, и Кира нерешительно постучал.
Это абсолютно невозможно. Кира протягивает руку и кончиками пальцев проводит по прохладному шёлку кимоно. Рассудок Киры напрочь отказывается принимать то, что он сейчас должен сделать. В соседней комнате слышится какой-то шум и, дёрнувшись, Изуру принимается с лихорадочной поспешностью раздеваться.
Носить женские кимоно ему уже приходилось и не раз. В детстве он часто играл девушек в домашнем театре, поэтому с косметикой проблем тоже не возникло. «Лицо должно быть белым, как снег, губы – красными, как кровь», – всплывает в памяти строчка из какого-то трактата, общая бледность лица не требует особых усилий и, взяв палочку кармина, Кира начинает красить губы.
Когда он, мелко ступая, медленно входит в комнату, тёмные глаза за стёклами очков чуть заметно расширяются, но его улыбка неизменна. Одна захолодевшая влажная рука Киры стискивает веер, другую он прижимает к груди, стараясь хоть немного запахнуть открытый ворот и удержать шёлк кимоно, постоянно норовящий соскользнуть с плеч.
Айзен сидит в кресле, подперев рукой подбородок. Ему очевидно комфортно, и Изуру ощущает исходящую от капитана неясную, но бесспорную угрозу. Этот Айзен-тайчо пугает и завораживает.
По молчаливому знаку капитана, Изуру опускается на татами перед креслом, сложив руки на коленях и потупившись.
- Ах, Кира-кун, я должен был догадаться: все, за что ты берёшься, ты делаешь превосходно, – Айзен поудобнее устраивается в кресле, продолжая разглядывать. Потом подаётся вперёд и, протянув руку, берёт Киру за подбородок. Двигается он медленно, даже лениво, и при желании Изуру может уйти от прикосновения. Но... в этом нет никакого смысла.
Гобантай-тайчо, тем временем поворачивает лицо юноши то так, то эдак, разглядывая под разными углами.
- Такое красивое лицо, как твоё, Кира-кун, не стоит прикрывать волосами, - произносит Айзен-тайчо, откидывая со лба Изуру отрастающую чёлку.
Иногда Кира ненавидит своё лицо, эти изломанные брови, из-за которых взгляд кажется не то просительным, не то забитым. Эту бледность и правильность черт, гладкие щёки.
За время учёбы в академии, Изуру получил немало недвусмысленных предложений, некоторые даже были подкреплены грубой силой – спасало только хорошее знание кидо. Потом появились друзья. Шумный весёлый Абарай и милая отличница Хинамори оттягивали на себя всё внимание окружающих, а Изуру Кира вполне довольствовался местом за широким плечом Ренджи, и ролью молчаливого слушателя восторгов Момо-чан.
Но все-таки жаль, что тогда в искусственном мире пустой располосовал лицо Хисаги-семпаю, а не ему, Кире. Это бы многое решило.
Прежнее ощущение вопиющей несправедливости и неправильности возвращается, усилившись в несколько раз. Оно давит, пригибает к полу и подступает горьким комом к горлу.
Мыслей не остается, только единственное, без конца повторяемое, как мантра: «почему».
- Ты что-то сказал, Кира-кун? - Изуру качает головой. Капитан тянет Киру к себе, вынуждая почти ползти к креслу.
Краем глаза Кира замечает справа какое-то движение. Увиденное заставляет непроизвольно дёрнуться. Чужие пальцы сжимают подбородок уже жёстко, наверняка до синяков. Но это придёт уже потом, а пока – звенящая пустота на месте сердца и сковывающий холод.
Так иногда бывает во сне, когда всё видишь как бы со стороны и немного сверху. Во сне не получается удивляться, как бы ты ни старался. И Изуру не удивляется. Он изучает предстающее с отрешённым интересом художника.
Зеркало, довольно большое, высотой в человеческий рост. В нём отражается вся комната и двое в ней. Наверное, это даже красиво. Капитан в полном облачении, на хаори после целого рабочего дня ни единого пятнышка. Белое полотно гармонирует с серебристым шёлком, и цвет, и фактура. И, пожалуй, неплохо смотрятся бледная кожа и светлые волосы, длинная шея и выступающие позвонки, кимоно спадающее с плеча, и рукав прохладной лужицей окружающий ладонь. Да, пожалуй, это красиво...
На шею ложится тёплая рука, тянет вверх, и вот Изуру стоит на коленях перед склонившимся над ним Айзеном-тайчо. Реальность рывком возвращается.
Карие глаза смотрят равнодушно, может быть, чуть любопытно, может... Но это не имеет никакого значения, потому что спустя мгновение Киру небрежно целуют.
Ему всегда казалось, что поцелуй – это нечто большее, чем просто соприкосновение губ или языков, что это вспышка эмоций, которая позволяет глубже выразить собственные чувства. Он ошибался. Это механический процесс, состоящий из некоторого набора действий. Всё просто, если освоить азы. Не неприятно.
После академии им повезло. Все трое: Кира, Абарай и Хинамори - попали в один отряд. Пятый. Абарай утверждал, что это надо обязательно отметить. Но Хинамори отправилась к родственникам в Руконгай, прихватив с собой арбуз. Поэтому праздник превратился в мальчишник.
В тот вечер, уже в сильном подпитии шатаясь по запутанным руконгайским улочкам, Абарай и Кира свернули в квартал красных фонарей. Изуру сначала не понял, что это за место, но более опытный друг пояснил. В памяти Киры чётко отпечатался Ренджи, томно мурлычущий слово «бордель», и его горящий диковатый взгляд.
- Это же для тебя впервые? Пошли, тебе понравится, обещаю.
Затуманенный алкогольными парами мозг отказывался работать, и всё решило тело, которое давно требовало и не получало никакой разрядки. Изуру вёл довольно аскетичный образ жизни, ограничиваясь медитацией и самодисциплиной.
«А почему бы и нет?» - подумалось ему тогда.
Позже, уже под утро, Абарай ушёл к Хисаги-семпаю, клятвенно пообещав не проспать утреннее построение. А Кира, замирая от сладкого стыда, на цыпочках крался в казармы. Голова кружилась, а в теле ощущалась непривычная лёгкость. Казалось, оттолкнись он от пола чуть сильнее – полетит, нет, поплывёт в воздухе вместе с белёсыми клочьями утреннего тумана.
- Мммм… что это тут у нас? – внезапно раздался прямо над ухом протяжный голос. Изуру вздрогнул и шарахнулся в сторону. Голос он узнал, и это не сулило ничего хорошего.
- Ичимару-фукутайчо-доно... - Кира опасливо вжался в стену.
- Ба~а~а… Это же Изуру!.. Что, И-зу-ру, отмечал своё назначение? А не рановато? - лейтенант подошёл вплотную, нависая и с насмешливым прищуром глядя сверху вниз.
- Фукутайчо-доно, я...
- Тсс, И~зу~ру, без фанатизма. Значит, вы с Абарай-куном решили отпраздновать, выпили и пошли прогуляться?
- Д-да, - Кира попытался ускользнуть, но в стену возле его головы упёрлась обманчиво тощая рука. Замирая от ужаса, он поднял глаза. Ичимару продолжал усмехаться. Лейтенант склонил голову набок и втянул носом воздух. Уголки широкого рта подрагивали.
- Сдаётся мне, что вы не просто прогуливались, - Кира выразительно покраснел в ответ. Лейтенант тихо хмыкнул и наклонился ещё ближе, почти распластав Киру по стене. Острый нос ткнулся куда-то между плечом и шеей. - Нэ, И~зу~ру, ты пахнешь как шлюха, - тихий шёпот у самого уха почти обжигал, и Кира с трудом сдержал крик.
Узкое, ещё более бледное в предрассветных сумерках, лицо вдруг оказалось пугающе близко, и нарождавшийся вскрик был подавлен чужими губами. Губы были горячими, как и язык, который сначала нежно обвёл внутреннюю сторону губ, потом прошёлся по нёбу, оставляя сладковато-вяжущий привкус.
Это был его первый поцелуй. Кира считал, что проституток не целуют, их используют для другого.
Поцелуй был чем-то важным, чем-то, что возможно только между равными. И вот в утренних сумерках его сосредоточенно и азартно целовал лейтенант отряда, в котором Кире ещё служить и служить... Ужасно. Но сил остановиться не было.
Прекратил Ичимару так же внезапно, как и начал.
- Пахнешь как шлюха, и на вкус так же, - прошептал он в самые губы и резко выпрямился, - отправляйся в казармы, Изуру, на этот раз всё останется между нами...
- Так точно! - Кира, не раздумывая, рванул в нужном направлении.
Уже на повороте его догнал сочащийся сладким ядом голос:
- Хорошие мальчики не должны ходить по таким местам, И~зу~ру, иначе их придётся наказать.
Не неприятно. Ощущение чужих губ на собственных не вызывает никакого отклика. Нет облегчения, когда поцелуй прерывается.
- Кто учил тебя целоваться, Кира-кун?
Кира смотрит исподлобья. Выражения глаз тайчо не рассмотреть, только два одинаковых отражения в стёклах очков. Зеркала...
В мире нет ничего ужаснее зеркала. Ничего более лицемерного. Какой демон придумал эту квинтэссенцию обмана? В зеркале человек видит свои усилия. Усилия казаться тем, чем он не является.
Изуру видит, насколько он сам жалок. Если присмотреться, наверное, можно будет различить те ниточки, за которые его дёргают, как марионетку. И что с того, что сейчас это Айзен-тайчо?
Друзья, семья, работа. Чувство долга, которое преобладает над всякой ценностью.
В жизни есть вещи поважнее? Увольте! Какие же?
- Я жду, Кира-кун.
Ну, вот, снова дёргают за ниточку. Он должен ответить, иначе эта нить может захлестнуться вокруг горла.
Что бы вы хотели услышать, капитан? Что это второй поцелуй в моей жизни? Нет, такого не будет. Или что вообще первый? Ни за что. Или...
- Хисаги-семпай, - отвечает Изуру и сам не узнаёт своего голоса.
- Ты очень способный ученик.
- Благодарю вас, тайчо.
Они беседуют как ни в чём не бывало, будто обсуждают способности Киры в каллиграфии.
Гобантай-тайчо откидывается в кресле и медленно, привлекая внимание, тягучим жестом проводит пальцами по оби.
- Я должен просить, Кира-кун?
Слышится треск, и всё, что осталось от веера, с тихим перестуком падает с ладони на пол. Изуру опускает голову, пряча взгляд. Хотя даже самый взыскательный зритель не увидел бы в нём и тени протеста. Он протягивает руки, и широкие рукава спадают к плечам, обнажая руки, красоту которых не портят даже пятна чернил на пальцах.
- Нет никакой нужды просить, Айзен-тайчо.
Пальцы Киры действуют будто сами по себе, расправляясь с оби и отбрасывая прочую мешающую материю.
Ну, что ж, хоть кого-то происходящее возбуждает.
Кажется, Кира должен испугаться. Но блаженное безразличие скрадывает сильные эмоции, всё видится будто сквозь воду. И движения такие же медленные.
Сидя на полу между раздвинутых колен капитана, Кира разглядывает итог своих изысканий и пытается осмыслить дальнейший порядок действий.
Его разум отстранённо теоретизирует, руки двигаются сами собой. От вершины до основания и наоборот.
Наверное, всего этого нет, и Кира просто уснул над отчётами или упал в обморок от переутомления. Этого нет, потому что этого быть не может...
Даже тяжёлая рука, которая ложится на затылок, не убеждает Изуру в реальности происходящего. Зато член заполняющий рот и достающий до самого горла - весомое доказательство.
Чужая ладонь, с силой давящая на горло, заставляет рефлекторно сглотнуть. Кира давится, глаза наполняются слезами. Он глядит вверх. Всё видится как сквозь радужную призму, но одно остаётся постоянным и незыблемым. Проклятая улыбка. Как она могла когда-то казаться доброй?
Рука капитана принуждает двигаться – Кира всхлипывает. Приятная отрешённость исчезает, и он медленно леденеет, начиная с кончиков пальцев. В голове звенит от недостатка воздуха, и маячит слабая надежда на обморок.
В небо ударяет струя горячей и густой жидкости. Изуру отшатывается и застывает, зажимая рот ладонью.
- Можешь не глотать, - следует милостивое разрешение.
Кира торопливо выплёвывает всё прямо на пол и утирается рукавом. Его покровительственно треплют по голове.
Тошнота то подкатывает к горлу, то отступает. Кира дрожит, покрываясь холодным потом. Но кажется, предела мучениям не предвидится.
Айзен Соуске довёл до совершенства умение манипулировать людьми. Это далось ему непросто. Сейчас он размышляет достаточно ли надавил на Изуру или стоит дожать. Нет, в глазах всё ещё недоверие, будто надеется, что это сон. Так не пойдёт.
Улыбаясь, Айзен вынимает из кармана небольшую баночку и кладет Кире на протянутую ладонь.
- Подготовься как следует, Кира-кун, я не отличаюсь ни терпением, ни деликатностью. Так что...
Заканчивать фразу нет нужды. Губы, с которых смазалась помада бледнеют, почти сливаясь с лицом. Во всё ещё влажных от слёз голубых глазах - выражение недоверия и какой-то детской обиды.
Почти.
Кимоно с шорохом падает на пол. Изуру отвинчивает крышку. С неосознанной грацией изгибается. Пальцы скользят по пояснице и ниже.
Какое чувственное порочное зрелище.
Кира, зажмурившись, двигает рукой. Губа закушена до крови. На щеках, под гримом, пятна лихорадочного румянца.
Такой покорный мальчик и исполнительный. То, что нужно.
Удачная комбинация не приносит удовлетворения, впрочем, как и всегда. Всё до обидного просто.
Он всегда держит марку. Он превратил свою жизнь в пошлую тривиальную декорацию. Вставая утром, он натягивает на лицо широкую улыбку и улыбается до тех пор, пока не сводило челюсти.
Первый на курсе, после академии – лейтенант, потом капитан пятого отряда...
Изредка появляющиеся странности столь незначительны, что к ним привыкли и перестали замечать.
Отсутствующий взгляд, неожиданные паузы в середине разговора и начало рассуждений на другую тему уже с середины. Но если долго знаешь человека, многое ему прощаешь. Даже успехи.
Айзен Соуске в прощении не нуждался. И не хотел его. Он вообще ничего не хотел.
Впрочем, ему нравились светлые волосы. Наверное, всё началось с Хирако Шинджи, его длинных и тонких, как паутина, светлых волос. Шинджи... любимый и ненавистный капитан.
Иногда Айзен позволяет себе глупость поразмышлять над тем, что могло бы быть. Альтернатива событий каждый раз выходит разная. Хотя именно Шинджи доказал, что месть не приносит удовлетворения. Никакого.
Человеческая личность такая хрупкая. Её легко сломать. Она как рисовая бумага, поднесённая к свече, неосторожное движение – и она съёживается, распадается.
Так размышляет капитан пятого отряда, спокойно разглядывая тонкую шею и светлые волосы корчащейся перед креслом фигуры.
Ещё совсем немного...
- Достаточно, Кира-кун, подойди.
Изуру покорно приподнимается, ноги дрожат, поэтому встать получается не сразу. Вопреки всякой логике, он натягивает на плечи кимоно – пресловутая баночка, забытая на коленях, со стуком падает на пол и катится куда-то. Куда-то за пределы того локального мирка, который сейчас ограничен даже не этой комнатой, а человеком, сидящим в кресле.
Ноги не держат, поэтому он чувствует некоторое облегчение, когда его усаживают на твёрдые колени.
Ощущение из раннего детства. Свет падает сквозь раздвинутые фусума, слепит. Он сидит у отца на коленях и теребит собственный рукав. Поднимает голову – лица не разглядеть, только сияющий ореол вокруг головы и такие же, как у него самого, золотистые волосы. Мозолистая от рукояти меча ладонь гладит по волосам.
«Ну, Изуру-тян, расскажи, что ты выучил сегодня?»
Безмятежность. Он уже забыл, что это.
Сильные руки, устраивающие его на чужих коленях, не имеют с ней ничего общего. Одно хорошо - Кира сидит спиной, и не может видеть его улыбку.
Шёлк скользит по полотну формы, и Кира, наверное, сполз бы на пол, но его крепко держат. Более того Айзен-тайчо перекидывает одну его ногу через подлокотник.
Изуру медленно поворачивает голову, прижимаясь щекой к обтянутому хаори плечу. Это даже может сойти за ласку.
Кира смотрит в зеркало и убеждается, что да – может. Убеждается, что это развратное создание на коленях у невозмутимого капитана – он сам. Хотя... зеркала всегда врут. С этой мыслью он закрывает глаза и проваливается куда-то, почти не ощущая, как вниз по телу скользят тёплые руки. Или не проваливается? Скорее вязнет, как бабочка, попавшая в смолу, застывает, со всех сторон окружённый вязким жаром.
Руки гобантай-тайчо властные, и тело Киры с большей охотой подчиняется им, нежели приказам хозяина.
Кира Изуру – воплощённая покорность.
Он оправдывает все ожидания, пусть даже против собственной воли.
В паху уже даже не ноет, это мутная дёргающая боль. Потому первое же прикосновение Айзена-тайчо заставляет дёрнуться и зашипеть сквозь зубы, откинув голову на широкое плечо.
Интересно, всегда так? Унизительно. Больно. И горячо.
Рука капитана продолжает движение. Другая скользит под колено, вкрадчиво, так, что Кира почти не чувствует. Поэтому его выгибает дугой от боли и неожиданности, когда внутри оказываются два длинных пальца.
Изуру вяло подёргивает руками и ногами. Впрочем, всё без толку. Перед распахнутыми глазами плывут чёрные точки и цветные круги. Он закусывает щёку изнутри, чтобы не издать ни звука.
Это своеобразный бунт, потому что от него ждут стонов, криков - чего угодно.
Как бы в наказание, рука на члене сжимаются сильнее, а пальцы двигаются почти грубо.
Он тихо скулит и слышит за спиной довольный смешок.
Рейацу гобантай-тайчо горит ровно и сильно, Киры – мечется как пламя свечи на сквозняке.
- Ну же, Кира-кун.
Он чувствует, как внутри нарастает жар, заставляя содрогаться и учащая и без того неглубокое дыхание. Изуру застывает, каменеет, медленно умирает в попытке остановиться.
До боли знакомая рейацу, где-то неподалёку. Она как вода высоко в горах – обжигает непонятно холодом или жаром. И много не выпьешь. Нельзя. Смертельно опасно.
Ичимару Гин.
Кира замирает, вцепившись в гладкое дерево подлокотников.
Внезапно приходит в голову, что вокруг комнаты не стоит кеккай, и разыгравшуюся бурю рейацу мог почувствовать любой рядовой. Всё равно что костёр до неба. И Ичимару-фукутайчо тоже наверняка...
- Прости, Кира-кун, закончим как-нибудь в следующий раз. Ичимару пришёл за отчётом.
Киру тут же оказывается на полу. Поднимает глаза.
Айзен-тайчо – воплощение благопристойности. Сидит в кресле, оби на месте, на косоде и хаори ни складочки. Таким, наверное, его видит Хинамори.
На подламывающихся ногах Кира кидается в смежную комнату, торопливо натягивает хакама прямо на голое тело, торопливо собирает прочие тряпки.
- Кимоно оставь себе, Кира-кун, оно тебе идёт...
И слыша звук отодвигаемых сёдзи, Изуру выскакивает на веранду с противоположной стороны. Прижимая одежду к груди, он бежит прочь, инстинктивно выбирая направление, только бы оказаться подальше.
Когда рейацу капитана и лейтенанта превращаются в отдалённый, привычный фон, он останавливается, привалившись к стене и стараясь не стучать зубами.
Глупо надеяться, что гобантай-фукутайчо ничего не заметит, а если заметит, то не поймёт. Совершенно неважно, что подобный уровень рейацу Кира никогда не демонстрировал, предпочитая скрывать. Шинигами уровня лейтенанта всё равно определит без труда.
К горлу подкатывает тошнота, тяжело, до рези в груди. Изуру перегибается через перила, его выворачивает. Несколько раз. Всухую. Кроме завтрака он сегодня не ел ничего. На обед не пошёл – был занят отчётом.
Кира с трудом сглатывает подступившую желчь, медленно сползает на пол, утыкаясь в него лбом. Слёзы капают на пыльную поверхность, Изуру не то смеётся, не то всхлипывает.
Вот так. Он не мужчина. С мужчинами такого не случается. Мужчина отстаивает честь близких с мечом в руках. До самой смерти. Мужчина бы не стал, как он, прятаться по тёмным углам и рыдать от ужаса и бессилия.
Шаги… Слабая, но отчётливая. Кто-то из младшего состава. Какого меноса его сюда несёт? Изуру не глядя складывает пальцы и шепчет формулу. Короткий вскрик, стук падающего тела. Завтра голова болеть будет. Поболит и пройдёт, будет знать как по ночам шататься.
Ночью на охоту выходят хищники. Кира чувствует себя добычей. Загнанной в угол добычей. Поэтому...
Надо отсюда убираться. Ползком если придётся. И подальше.
- Тебя утвердили на должность капитана третьего отряда, Гин, – Айзен-тайчо мягко улыбается, впрочем, его лейтенант сам достаточно улыбчив, чтобы не купиться на такие дешёвые фокусы. Ичимару неопределённо хмыкает.
- Это значит, что тебе нужен лейтенант, – продолжает Айзен, игнорируя гримасу отвращения, гротескно кривящую лицо Гина.
- Са~а... А кто у тайчо будет вместо меня?
- Я возьму Хинамори Момо.
- Ммм… тайчо всегда берёт себе самое сладкое, – тянет Гин.
- А ты возьмёшь Киру Изуру.
- Блондинчика? Я думал, он нравится вам, Ай~зен-тай~чо. Ведь это он только что отсюда выскочил? Нэ, почему вы его не берёте? О, гомэн, вы кажется уже…
- Ичимару-тайчо, Кира-кун необходим вам. Он гений по части документации. За несколько часов сделал сводный отчёт, обычно это занимает месяц.
Гин опускает взгляд. Его тайчо начинает сердиться? Поддевает носком баночку смазки. Потом наклоняется, поднимает её с пола и относит на стол.
- Что ж вы разбрасываетесь такими вещами, Айзен-тайчо, – говорит он, не торопясь поворачиваться лицом. И обоим ясно, что речь сейчас идёт вовсе не о проклятой вещице.
- Я хотел сделать тебе подарок, Ичимару, по случаю повышения, – тихий голос за спиной прошивает болью позвоночник и ударяет в затылок, – он хороший мальчик, исполнительный и верный. И он будет только твой, если ты сегодня всё сделаешь правильно. Найди его. Ему ты сейчас очень нужен… Ичимару?
Гин стискивает зубы, кожа лица до скрипа растянута улыбкой. Игры кончились. Он поворачивается.
Гобантай-тайчо смотрит поверх очков – словно где-то приоткрылась дверь, за которой кипит океан тёмной, равнодушной силы. Настоящий Айзен Соуске. А через мгновение – опять добрый и близорукий капитан, всеобщий любимец, со слегка смущённой, растерянной улыбкой.
- Да, Айзен-тайчо, – Гин кланяется и направляется к двери.
Сколько бы он не дерзил Айзену, сколько бы не выламывался, в конце концов, он всегда делает так, как говорит капитан. С этим ничего нельзя поделать. От этого не уйти и не сбежать. Остаётся только смириться. Смириться и быть молчаливым исполнителем чужой воли. Ничего не спрашивать. Ведь воин не объясняет клинку зачем он наносит удар.
- Не забудь отчёт, Гин.
- Ха~ай, Айзен-тайчо!
Маски возвращены на свои места. Игра продолжается.
Ичимару Гин идёт по коридору. Или скорее скользит, плавно перетекая из одной тени в другую. Лунный свет всегда будит в нём странные желания. В такие ночи он почти не может спать, тянет выйти наружу, отправиться куда-нибудь, где нет ни одного светильника, где шелестит трава, где пахнет землёй и листьями... Рангику иногда шутит, что он оборотень.
В такие ночи Гин, не зная куда себя девать, до самого рассвета шатается по расположению отряда. Как какой-то зверь, обходящий свою территорию.
Изуру спит в его комнате, судорожно вцепившись в одеяло и беспокойно вздрагивая во сне.
-
-
21.04.2009 в 21:57настоящие. воистину настоящие. это не яой, это истинное лицо яоя
-
-
21.04.2009 в 22:43-
-
21.04.2009 в 23:13точно. простите, перепутали.
больше спасибо, что заметили, выправили.
-
-
21.04.2009 в 23:20ох. мы в смущении и не знаем, что сказать.
наверное, вот так: пасиба-пасиба-пасиба.)
-
-
22.04.2009 в 19:35это хорошо.
-
-
22.04.2009 в 22:53потому что здесь конец несколько глючный и неясный?
-
-
23.04.2009 в 08:24-
-
23.04.2009 в 15:08продолжение будет. наверное.
и пожалуй, то, что там будет, можно считать "утешением"
-
-
07.11.2009 в 22:11Или я не права?
-
-
07.11.2009 в 23:19спасибо.
если верить профайлу Киры на Бличпортале, то он с друзьями сначала был в 5 отряде.
информации про Гина не нашла, утром спрошу у соавтора, которому непосредственно и принадлежит текст.
-
-
10.12.2009 в 22:13А продолжения нет?)
-
-
12.12.2009 в 12:06есть.) с этого фика аж цикл олучаться начал.
продолжение:
www.diary.ru/~chinpunkanpun/p81456940.htm#more1
www.diary.ru/~chinpunkanpun/p84574216.htm#more1
-
-
12.12.2009 в 12:20-
-
12.12.2009 в 13:58и откомментируйте, если несложно)
нам очень интересны мнения читателей.
соавтор планирует ещё один фик. только когда напишет - не знаю.)
-
-
12.12.2009 в 14:02