[bleachfic]

Название: Кукловод.
Пейринг: Айзен/Ильфорте, намек на Гриммджо/Ильфорте
Жанр: драббл.
Рейтинг: PWP плюс мозготрах.



- Ильфорте, верно?
Блондин вздрагивает и оборачивается в сторону источника этого низкого приятного голоса, который он за всю свою жизнь, а вернее посмертие, слышал только один раз – когда разлетелся в сторону стеклянный ящик и он обрел человеческую форму. Тогда все было наоборот – этот голос спросил как его имя. Это было единственным, что Ильфорте помнил о своей прошлой жизни.
- Ками-сама,- спохватившись он глубоко поклонился Владыке, стоящему в глубокой тени массивной колоны. Голова кружиться от целого калейдоскопа эмоций – страх, священный трепет и чувство невыразимой гордости за то, что ками помнит ЕГО имя. Нумерос в Лас Ночес много – больше чем песка песка в Уэко Мундо.
- Ильфорте Гранц,- почти на грани слышимости отвечает он,- Пятнадцатый номер.
- Ты был у брата. Я думал вы не ладите,- не вопрос, просто констатация факта. Покои Октавы совсем недалеко отсюда. Вероятность наткнуться здесь на Владыку была минимальной, однако именно это и произошло со старшим Гранцем.
Он знает. Он всегда все знает, и камеры, которыми напичканы все помещения, не имеют к этому никакого отношения. Просто он везде и всюду, даже в их мыслях.
-Мне…нужна была его помощь. Король…его рука…она болит,- слова такие простые и понятные, упорно отказываются складываться в предложения. Гриммджо и впрямь сильно мучался от боли в отрубленной руке – хотя он скорее отгрыз бы себе оставшуюся, чем пошел бы за помощью к Октаве. Да и сам брат отнесся к просьбе Ильфорте с прохладцей – пришлось демонстративно расколотить пару пробирок с какими-то реактивами, прежде чем он дал ампулы с обезболивающим. Заэлю нет дела до чужой боли. Впрочем, велика вероятность, что эти ампулы ему посоветуют засунуть в одно место .Секста Эспада очень горд.
- Твоя преданность хозяину достойна уважения,- сильная рука мягко обхватывает его подбородок, вынуждая поднять взгляд от пола и смотреть прямо в карие глаза Владыки,- Но разве я разрешал?
Ильфорте бросает в дрожь – бог прикоснулся к нему. Он не уверен что рад этому. Он не любит чужих прикосновений, даже если речь идет о Владыке.
- Вы не запрещали, - говорит он с видимым трудом и добавляет, почти на грани отчаяния,-Это долг фракции – заботиться о своем господине.
Ему не нравиться слово хозяин. Хозяева бывают у рабов, а они не рабы. Стая, союзники, свита, они без колебаний пойдут за него на смерть, но они не рабы. Они не игрушки. Они следуют за королем по своей собственной воле.
- Гриммджо Джагерджак больше не Секста Эспада, - печаль в голове Владыки такая же фальшивая, как искусственное солнце Лос Ночес,- и он не имеет больше права на фракцию. Или у тебя другое мнение?
Ильфорте старательно избегает взгляда Владыки и смотрит, смотрит на стыки каменных плит, покрывающих пол, словно есть в них что-то хорошее. И чувствует как слегка сжимается рука на его шее.
- Если ты не будешь отвечать, я расстроюсь.
Все правильно. Он никогда не сердиться – он расстраивается. И начинает расстраивать остальных.
-Это всего лишь цифра,- говорит Ильфорте, вспоминая страшный ожог на спине Гриммджо,- Всего лишь цифра которой больше нет. Мы были с ним задолго до того, как он стал Эспада. У Короля есть право на нашу преданность.
- Больше чем у меня? – тонкие брови изгибаются в немом изумлении. Внутренний зверь Ильфорте кричит : «Бежать! Прятаться!» но рука держит крепко,- Ведь вы все чуть не погибли там на грунте, из-за его глупости и несдержанности. И тем не менее ты считаешь его достойным своей верности
.- В этом честь и гордость фракции – погибнуть в бою с теми, кого господин считает своими врагами,- его голос почти не дрожит.
- Честь и гордость,- Айзен неожиданно отпускает его отступает на полшага назад и молча смотрит, будто размышляя о чем-то,- Это интересно. Пойдем со мной, Ильфорте.
Разворачивается и идет сквозь галерею пустынных безликих залов, плащ белеет в темноте словно крылья ангела. Он ни разу не оборачивается чтобы проверить следует ли за ним нумерос. Ильфорте следует за ним, на почтительном расстоянии. Он и представить себе не мог, что Лос Ночес такой огромный – если бы ками взбрело в голову бросить его здесь, он бы ни за что не выбрался обратно.
Наконец, Владыка приводит его в маленькую комнату, на вид ничем не отличающуюся от тех, в которой обитает фракция – низкий потолок, футон, пустые полки, хищный свет луны, льющийся из единственного окна. Похоже, здесь никто не живет. К горлу фраксьона подступает паника. Зачем они здесь? Он вопросительно оборачивается на стоящего в дверях Айзена.
-Раздевайся,- приказывает тот.
Неуверенно – пальцы, словно ватные он расстегивает курту и аккуратно складывает ее на подоконник. Голова опять идет кругом – он нереальности происходящего.
-Всю одежду, Ильфорте.
Развязать пояс, отпихнуть упавшие к ногам хакама, стянуть нижнее белье. Полностью обнаженный он стыдливо прикрывается собственными волосами, но они недостаточно длинны чтобы скрыть его тело от заинтересованного, хищного теперь взгляда. Ильфорте знает, что он красив и что ками нравится то, что он видит.
Звучит новый приказ.
- На четвереньки.
Проигнорировал футон, Ильфорте покорно опускается на колени, упирается ладонями в пол. Сухая горячая ладонь проводит по спине, вынуждая чуть прогнутся в пояснице, отводят за плечо золотистую гриву. Тонкие пальцы проводят по губам.
- Оближи.
-Дверь,- хочется попросить Ильфорте,- Запри дверь.
Мысль о том, что кто-нибудь войдет и застанет его в таком состоянии, с раздвинутыми ногами, словно дешевую подстилку, заставляет его краснеть от удушливого стыда. Вместо этого он поджимает губы и отрицательно мотает головой, дыша глубоко и часто. Болью его не напугаешь, в жизни арранкара ее было достаточно. Но лизать руки тому, что собирается сделать с ним такое, он не станет.
- Неразумный выбор,- отстранено - печально говорит Айзен, - но если тебе так хочется…
Ильфорте крупно вздрагивает и закусывает нижнюю губу, когда Владыка резким толчком входит в неподготовленное тело и начинает двигаться. Он опускает голову и закрывает глаза, пытаясь отвлечься от разрывающей тело боли, но получается плохо, а если быть честным – не получается вообще. Король тоже бывает грубым, когда берет свое. Грубый и вспыльчивый, он и любовью занимается так, будто бьет кому-то морду. Но Гриммджо всегда целует его, когда все заканчивается. И позволяет засыпать у него на груди, недовольно порыкивая, когда золотые волосы лезут ему в глаза. С Гриммджо нет этого всепоглощающего унижения, пронзающего сейчас каждую клетку тела, впивающегося в мозг ледяными иглами. Ками молча вбивается в него своей плотью - не для того чтобы удовлетворить свою похоть, и даже не для того чтобы наказать – а просто, чтобы дать арранкару почувствовать низость своего положение. В ноздри бьет резкий запах собственной крови – она тонким ручейком струится по внутренней стороне бедра, тяжелыми каплями срывается с прокушенной губы. Он и сам не замечает , как начинает стонать – приглушенно, но мучительно. И каким-то образом чувствовал, что ками улыбается этим стонам.
Сколько это продолжается – несколько минут или целую вечность? Он не знает. Наконец он с беспомощным всхлипом изливается в ладонь Владыки. Перепачканные спермой пальцы бережно стирают слезы, показавшиеся в уголках глаз, снова проводят по губам – словно вынуждая арранкара почувствовать на вкус собственную гордость.
Исчезает поддержка сильных рук. Ильфорте заваливается на бок и обнимает притянутые к груди колени, безуспешно пытаясь выровнять дыхание.
Холод.
Темнота.
Пустота.
И жаркий шепот у самого уха
- У вас нет ни гордости, ни чести. Вы марионетки.
Айзен возвышается над истерзанным арранкаром ласково-властное божество с совершенным лицом. На белоснежном одеянии ни капли крови.
-А я – кукловод.