Сияние

[bleachfic]

Название: Сияние
Автор: chinpunkanpun
Бета: сам себе семпай
Пэйринг: Шухей/Тоусен
Рейтинг: R
Жанр: романс, десфик (опять флафф О_о)
Предупреждения:
1) сильно ООС, очень-очень сильно ООС
2) POV (автор дико ржал, прописывая секс, но был готов на всё, чтобы хоть на полутора страницах иметь свой член. Увы, в тексте это удалось сделать лишь раз. Т_Т Таки да, это зависть к пенису, и что?)
3) потуги на романтику
4) могу поручиться, что в фике собраны все штампы описания постельных сцен, только тссс…
Саммари: ой, да о чём Вы?
Статус: я сказал, я высказался, я кончил ^__^
Дисклеймер: Кубо-сенсей
Примечание:
1) Товарищи, Тоусен наконец-то умер!  Kassielle, в общем, это тебе.)))
2) Автор давно грозил заяоить капитана с лейтенантом, те героически сопротивлялись, но пали под натиском авторской сублимации.)

П.С.: *откашливаясь* скажите, любите ли Вы Тоусена так, как люблю его я?

Я больше не могу видеть облака. То, как колышутся зубчатые верхушки деревьев. Не вижу людей, которые проходят мимо.
Воображение всегда выручало меня, давая силы. Вот и теперь я внушаю себе. Всё как прежде. Как прежде. Стоит тёплая душная летняя ночь. И я иду по дороге, и черепичные крыши обрисовываются против света. Я хорошо знаю эту дорогу…
Великолепно.
Солнце проникает кабинет, перечёркивая мой стол, и я могу увидеть клочок неба в любую минуту. Каждый раз новый. Говорят, утром оно пронзительно-голубое и невесомое. Я иногда пытаюсь представить себе это.
Меня часто обвиняли, что я вижу только чёрное и белое. Глупости. Я понятия не имею, что такое цвет.
Понять безумно-голубое небо невозможно, как и то, почему жаркую летнюю ночь зовут синей.
Я теперь не вижу облаков. Временами возникает ощущение какой-то пропажи, и я едва сдерживаюсь, чтобы не начать озираться. Это бесполезно и огорчает.
Не чувствую ветра, но слышу, как шепчутся листья. Солнечный свет скользит по лицу, будто тёплой ладонью. Лучи дробятся и затаиваются в тени ресниц.
Слепота – это нестрашно. К ней просто надо привыкнуть.
Я сижу на скамейке в парке. Конвоир привёл меня сюда и оставил одного.
Кто бы мог подумать, что небо и земля станут утруждать себя ради крохотного городка, ради нескольких тысяч жителей? Но стоп. Зачем тратить время?
Пахнет дождём. Всё ожило, всё дышит. В такие моменты верится, что боги шагают по земле, а звёзды падают прямо в руки. Звёзды – просто красивый образ, а что касается богов…
Я герой длинной истории с несчастливым концом. Я перестал себе её рассказывать. Зачем?
С той минуты, как я понял, что мне предстоит умереть, всё вокруг стало казаться странным. Я говорю себе: «Потом? Потом ничего не будет». Я понимаю, что это значит. Знаю, как это выглядит. Но тут всё ускользает, и я начинаю думать о…
У меня нет милосердия. К чему молить о нём? Я бы никого не пощадил. Когда придёт мой черёд, я и сам не стану просить.
Последнее желание приговорённого к смерти чтимо. И мне подарены три дня в Генсее. Собственная крохотная вечность.
В Каракуре много людей с высокой реяцу. И добавление к ошейнику – обычная здешняя одежда. Гигай был бы пустой тратой времени.
Так просто. И так приятно. Тихо радоваться красоте момента. Наслаждаться абсолютным покоем. Именно сейчас, когда мне грозит лишиться всего, счастье так пронзительно и глубоко.
Чувство, будто я куда-то соскальзываю. Моё тело уже не моё, а чьё-то, я сдерживаюсь, чтобы не начать ощупывать его руками.
Я просто не выдержал. Дал себе слишком долгий срок для испытания.
* * *
- Тоусен-тайчо!
Я не слышал шагов. Но голос звучит чуть сверху. Шинигами стоит вплотную, и слышно, как сдерживает дыхание. От него пахнет мылом и чуть-чуть потом. Ощущение, будто бежал откуда-то.
Откровенно говоря, я сейчас достаточно беспомощен. И ему придётся быть ещё и нянькой. Но меня это не слишком беспокоит.
- Тайчо?
Кажется, это кто-то знакомый, но мне сейчас многое кажется. Я не давал себе труда запоминать голоса и очертания предметов. Не делал ничего, что положено слепому и вот…
- Я больше не капитан.
- Думаю, ничего страшного не случится, если я буду звать Вас так, как привык.
- Хисаги-кун?
- Да, это я. Пойдёмте.
Он чуть растерян. Наверное, странно говорить, не чувствуя моей постоянно прощупывающей духовной силы. Парня явно удивляет моя нынешняя способность спотыкаться на ровном месте, прежде он такого за мной не замечал.
Ненавижу просить. В Готэе меня раздражали любые попытки опеки, теперь она необходима. Я говорил, мне всё равно? Я поторопился. Превозмогая себя, вцепляюсь в локоть Шухея. Он замедляет шаг, похоже, выбирая наиболее безопасный маршрут.
Мы идём мимо дороги. Мутит от выхлопов и шума. Не припоминаю, чтобы в Каракуре было напряжённое движение, а ощущение такое, будто движемся посередине трассы.
Подъём по лестнице. Звон ключей. Меня прислоняют к стенке, как какой-то зонтик.
Потом он водит меня по квартире, объясняя, что где. Я честно пытаюсь запомнить. Когда лейтенант уйдёт, я обойду всё ещё раз, прикасаясь.
Пятясь, натыкаюсь на диван. Сажусь. Складываю руки.
Хисаги замолкает. Перестаёт существовать. Пространство раздвигается до бесконечности. И всё это заполняет тьма. Скольжу ладонями по шершавой обивке. Запах типографской краски, бумага мнётся в моих пальцах.
Если ночью мечтать о солнце, никто не докажет, что это на самом деле день, а не ночь.
* * *
Шухей застёгивает пуговицы моей рубашки, справляется с волосами. Ведёт меня за руку до парка, а в обед даже порывается кормить с ложки.
Не понимаю.
- Хисаги-кун, думаю, тебе не стоит держать меня за руку, здесь не принято.
Он оставляет меня, и я сижу на солнце.
Уверен, вечером всё повторится в обратном порядке.
Я терпелив. Рано или поздно, парень не выдержит.
- Капитан, вы на много лет лишили меня человека, которым я восхищался.
«Мугурума Кенсей, само собой. Когда ты увидел его, мой мальчик, я стоял рядом, но ты ведь не помнишь? Конечно, нет.
Плакать не стыдно. Бояться не стыдно. Хоть это осталось в твоей памяти? Я же так старался».
Ни за что не скажу этого, и потому:
- Я в курсе летописи своих пороков, можешь не трудиться перечислять. Я не раскаюсь. Я предатель. И уже прошёл этот путь. Взгляни, разве у меня не цветущий вид? Почему не отказаться от мира, который не хочешь знать?
«Я как из двух половинок. Их никогда не склеить – одна другой отвратительна…»
Никогда не произнесу.
- Значит, Вы говорите: твори зло! Твори и увидишь, тебе станет легче?
Как же дрожит его голос. Напоминает старые добрые времена, когда мы с Сайджином, споря, могли полночи просидеть в кабинете. А он заворожено переводил взгляд с одного на другого.
Я так устал.
- Я не в настроении участвовать в философском диспуте, если хочешь поговорить, найди себе другого собеседника, Шухей.
Откидываюсь на постель с намерением уснуть. Плевать на политес. Смертнику многое позволено.

Я сплю на диване. Немного непривычно, но я слышу дыхание лейтенанта, лежащего на футоне у противоположной стены. Сознание медленно пикирует в забытьё.
Тьма. Я вцепляюсь в одеяло. Тьма заполняет мою голову, выплёскивается через глазницы, кричит моим голосом. Я дрейфую в бесконечности небытия.
- Что-то не так? – спрашивает Айзен, и стёкла очков не отражают ничего.
- Тебя нет!
Мне никогда не нравился Хирако-тайчо. Даже в такой момент он самоуверен.
- Что? – из тона вопроса ясно, лейтенант прекрасно слышал и в первый раз.
- Тебя нет. Твои слова умирают прежде, чем я их расслышу. Такие лица, как твоё, не повстречаешь ясным днём. Я знаю всё, что ты собираешься сказать. Все твои поступки предвижу. Ты – моё создание. Это я внушаю тебе твои мысли.
Наверное, я уже мёртв. Иначе, чего ради мне снятся чужие трагедии?
Айзен оборачивается.
Осталось решить, кто из нас кому снится, потому что мне уже надоело видеть его.
Это ненадолго. Придёт утро, и всё закончится. Я подожду…
Я сплю на диване. Немного непривычно, но я слышу дыхание лейтенанта, лежащего на футоне у противоположной стены. Сознание медленно пикирует в забытьё.
Тьма. Вцепляюсь в одеяло. Тьма заполняет мою голову, выплёскивается через глазницы, кричит моим голосом. Я дрейфую в бесконечности небытия.
Я больше не вижу. Это стена отделяющая «до» от «после».
Пытаюсь зацепиться за тихий шелест дыхания – абсолютно иррациональный страх потерять связующую нить реальности.
«Только дыши. Дыши. Знаешь, когда ты молчишь посреди разговора, когда уходишь, унося даже звук шагов, ты перестаёшь существовать. И я тоже медленно исчезаю. Истаиваю, как растворяется в воде капля туши».
Тьма затаилась внутри. Она везде. Даже в моих снах. Можно молча терпеть. Можно кричать. Можно сойти с ума и умереть.
Осталось решить, кто из нас кому сниться, потому что мне уже надоело видеть её.
Это ненадолго. Придёт утро, и всё закончится. А потом закончится вновь. Я подожду…

* * *
- Хотите ещё чаю?
- Да, пожалуйста.
Протягиваю руку за чашкой. Каким-то непонятным образом она совсем не там, где я помню. Сношу её со стола, и колени заливает кипятком. Сижу не шевелясь. Думаю, любое резкое движение, и на мне может оказаться весь чайник.
- Капитан, зачем Вы это сделали?
Ну вот, наконец-то. И речь идёт совсем не о чае, мы оба это знаем.
Я помню, что мне ответил на подобный вопрос Ичимару Гин: «Чтобы хорошо посмеяться. Обожаю предателей».
«Я не могу сказать подобного. А ответ: «Так было нужно», - тебя ведь больше не устроит? Я смолчу. Просто смолчу».
Вечером он просто садится рядом. Скамья широкая, и можно вообразить, что я всё ещё один. Но разговор неизбежен. Я знал, лейтенант начнёт задавать вопросы. Я продолжаю, будто и не прерывался на несколько часов молчания.
- Зачем? Это была случайность. Наше существование случайно. Встречи, поступки, слова.
Я почему-то уверен, что взгляд Хисаги задумчиво устремлён вдаль.
- Куда ты смотришь?
- Окна гаснут. Каждый раз, бывая на грунте, смотрю на это. Люди ложатся рано, потому что завтра хотят встать пораньше. А будет ли у них это «завтра»? Чудесная ночь. Не слишком светлая, но звёзд много. И луна скоро взойдёт. В такие ночи ничего не ждёшь. Такое чистое небо внушает доверие… Знаете, тайчо, я думаю, иногда приходится убивать то, что любишь.
Я молчу. Он что-то решил для себя, и не мне пытаться его переубедить.
Тишина. Удивительное мгновение. Звуки и запахи невероятно чёткие. Вот она, эта минута. Почти экстаз.

И снова подъём по лестнице. Звон ключей. И я опять подпираю стену.
Поцелуй не оставляет места ответу. Он груб. Я чувствую край зубов Шухея и металлический привкус. Его язык толкается, а губы жмутся к моим с такой силой, что тело прошивает невольная дрожь боли. Его пальцы впиваются в плечи, кажется, прямо в кость, минуя одежду и мышцы.
Лейтенант наваливается сверху. Я не могу ни шевельнуться, ни даже глубоко вдохнуть.
Он торопливо, на ходу, стаскивает одежду с себя и с меня. Толкает на диван.
Поцелуй-пытка прерван. Хисаги втягивает носом воздух возле моей щеки. Лижет под подбородком, скользит по горлу. Возвращается к губам. Прикусывает нижнюю, но на этот раз мне скорее приятно. Более чем.
Чуть шероховатыми ладонями стискивает предплечья и закидывает мои руки себе на шею. Я не двигаюсь. И они расслабленно соскальзывают обратно. Он каждый раз возвращает их на прежнее место. Его пальцы путают волосы, тянут, дёргают. Я безответен.
Понимаю, сейчас для Шухея важно доминировать, к тому же мне ведущая роль теперь не под силу.
Тепло рук и дыхание исчезают. Моё тело одиноко. Оно дрожит и покрывается испариной. Замираю. Тепло возвращается.
Лейтенант быстрыми и частыми движениями языка ласкает соски. Признаться, никогда не понимал прелести подобных ласк. Он пускает в ход зубы, и я давлюсь воздухом.
Тут же вопрос:
- Больно?
Глотаю нервный смешок. Во-первых, поздновато спрашивать, а во-вторых, нет, совсем не больно.
Поцелуй. Он ласкает внутреннюю сторону губ, дёсны, втягивает мой язык.
Как жаль, что я не смотрел на его лицо, когда мог. В памяти сохранились только туманные детали, вроде взлохмаченных волос или татуировки. Ничего больше.
Теперь у меня будет целая коллекции воспоминаний.
Я вскидываю руки, может быть, неловко, может быть, ему приходится уворачиваться от почти удара. Скольжу пальцами по лбу, бороздкам шрамов на одной щеке и гладкой коже другой. Прохожусь по влажным губам. Они дрожат. С чего бы?
Глажу по волосам. Прослеживаю линию позвоночника, задерживаюсь на ямочке сзади шеи. Ладонями провожу по спине.
Ками, как мне жаль, что я не вижу его. Не вижу, как меняется его лицо. Ему приятно? Я ни в чём не уверен. Эта темнота вокруг украла у меня всё.
Вцепляюсь в парня что есть сил, наверное, больно, до синяков, но главное, чтобы этот прилив тьмы не оторвал нас друг от друга. Целую, как безумный. Не припомню, я когда-либо делал подобное?
Пространство плывёт. И я уже на коленях, почти оседлав бедро Хисаги, и он тяжело выдыхает мне в шею:
- Как же давно я об этом мечтал…
Вот так новость… Кто бы мог подумать, что примерный, дисциплинированный и сдержанный лейтенант, единственный недостаток которого – склонность напиваться в свободное от работы время, хочет сделать со мной, своим капитаном, именно это…
А впрочем, сейчас меня интересует другое. Коснётся он, наконец, того, что требует внимания?
Бессовестно ёрзаю. И меня почти швыряют на спину.
Хисаги жёстко стискивает мой член, прижимая его к животу. Сдерживаюсь, чтобы не зашипеть от боли. С большим трудом сдерживаюсь. Зато пальцы, неожиданно легко проскользнувшие внутрь, я почти не замечаю. Шухей сгибает и разгибает их, будто пытаясь что-то нащупать. И тут меня накрывает.
Признаюсь, я всегда был озабочен мнением окружающих. Все движения, жесты, реплики были тщательно выверены. Так вот, совершенно не представляю, какое у меня выражение лица.
Безумно смущает. И щёки горят.
Тяну руки. В пустоту, в никуда. Почти ожидая, что сейчас наткнусь на стену, вместе с ошейником отгородившую меня от мира. Но пальцы натыкаются на тёплую кожу.
Тепло. Оно входит в меня, и моя память становится новой.
Я ужасно скуп и ни с кем не намерен делиться. Даже для себя я не облеку это в словесную форму. Память о том, как парень стонет, как дрожит и уж конечно его шёпот.
Это будет принадлежать только мне. Будет моим до тех пор, пока я не исчезну. И после.

Не надо, мой лейтенант. Я сам уже достаточно драматизировал, в своё время.
Настанет минута прощания. Я буду забрызган кровью. Жаль? Ты ведь так привык ко мне.
Мы проведём последнюю ночь, как двое влюблённых. И ты будешь держать меня за руку.