Явь

[bleachfic]

Название: Явь
Автор: chinpunkanpun
Бета: сам себе семпай
Пэйринг: Ннойтора/Матсумото, Гин/Матсумото
Рейтинг: РG
Жанр: романс, ангст
Предупреждения:
1) писалось на лотерею, проходящую здесь: www.diary.ru/~death-and-strawberry/p70184911.ht...
2) это аццкие бабские гетные сопли
3) пафосный эпиграф - бойтесь!))
4) сюжета мало
Саммари: сны Матсумото
Статус: закончен
Дисклеймер: в кои-то веки Кубо Тайто ни в чём не виноват!

"Спасибо, женщина. Ты создала для меня мир" (с)
Гин

- Есть то, что случается между явью и явью. Есть то, что рождается между явью и явью. Ты бодрствуешь – это явь. Ты спишь – это явь. Ты живёшь – это явь. Ты умираешь – это явь. У тебя тело, и ты человек – это явь. Ты душа, блуждающая после смерти и перед рождением – это явь. Есть еще межявье, и в нём тоже своя жизнь, в нём тоже рождение.
Голос негромкий, но мимо неё не проскальзывает ни одно слово. И мнится: будь это шёпот – услышала, будь это немое шевеление губ – различила.
Голос негромкий. Не весёлый и не грустный. Неспешный. Когда он рассказывает ей что-то, голос перестаёт быть каким-то. Он просто существует. Он становится самым основным, самым главным, первостепенным, настоящим. Голос, называющий вещи своими именами. Голос, проскальзывающий в трещинки этого мира и увлекающий за собой. Этот голос добр – если ты будешь внимательна, если растворишься в нём, доверишься, сольёшься – увидишь то, что на изнанке мира, и что по пути туда. Этот голос не знает милосердия, его не занимает, как ты станешь жить, помня всё это.
Голос обволакивает, согревает, присваивает себе. Она чувствует пальцы в своих волосах и шепчет:
- Дай мне свою руку. Мне страшно.
- Я напугал тебя? – она вцепляется в протянутую ладонь, прижимается к ней щекой и чувствует, как другая почти ласково скользит по прядям волос. – Всё хорошо. Ты устала. Дыши глубже. Я не уйду сегодня.

Сегодня он останется. Это не значит почти ничего, кроме того, что сегодня я смогу уснуть. Бессонница началась с тех пор, как мы встретились. Точнее с тех самых пор, как он впервые ушёл. Не сказав ни слова, не предупредив – просто растворился в чёрно-белом мире, в котором мы тогда жили. Распался на снег и ночь. Был – и не стало. Разобрался, чтобы потом снова возникнуть на пороге, не оставив за собой и ниточки следов.
Он подходит сзади, кладёт ладони на шею, опускает голову, касается лбом моего затылка, замирает.
- Хочешь есть?
Я не знаю, чего хочу больше – есть, спать или стоять вот так – рядом с ним, чувствуя дыхание в своих волосах. Он снова пахнет сушёной хурмой.
Он кормит меня с рук. Всматривается в губы, наблюдая, как я жую, будто насыщаясь этим.

Когда я просыпаюсь, он всё ещё смотрит на меня, и моя голова лежит у него на коленях.
- Ты совсем не шевелилась. Что тебе снилось?
- Не помню... ничего... не помню...
Его палец касается моего лба, спускается вниз, останавливается между бровей.
- Когда будешь помнить – ты ведь расскажешь мне?

С тех пор мне снятся два цвета. Чёрный и белый. С тех пор мне снится одно и то же. С тех пор я знаю, что увижу во сне.

С тех пор проходит не один десяток лет. Мы становимся шинигами. Он капитаном, я лейтенантом – за эти годы я так и не учусь ни быть наравне с ним, ни обгонять, следую в нескольких шагах позади. Мы расходимся по разным отрядам. Он начинает где-то пропадать. Где-то и с кем-то. Я учусь засыпать без него. Вместо себя он оставляет мне чёрно-белые сны.
В них чёрный и белый постепенно перестают бессмысленно виться. Они отталкиваются друг от друга, чёрный уходит вверх и становится небом, белый оседает, превращаясь в песок. Чёрный хмурится, выдыхает, по пустыне проходятся маленькие смерчи, и когда воздух снова бесцветен, из песка к небу устремляются кристаллы-деревья, изогнутые, будто обгорелые.
Сначала на небе были звёзды. Редкие белые плевочки. Зачем они? Для кого?.. Однажды во сне среди прочих звёзд появляются две новые, крупные, красные. Сверкают, улыбнувшись, и пропадают. И поднявшийся ветер задувает все звёзды, что есть. Ветер пахнет летом и сушёной хурмой.

Она не спит неделю. Она не помнит своих снов, она их просто боится. Боится настолько, что не смыкает глаз семь ночей подряд. Удивительно, что после такого уходит живой от того пустого. Точнее, её уносят – идти она не в состоянии. Но разве это важно?..
Тоширо выбивает отдельную палату. Шухей ежедневно таскает цветы. Она терпеть их не может. Она знает, что если скажет ему об этом – он ещё лет пятьдесят будет прикидывать, как намекнуть Мацумото на свои чувства.
Она морщится. Кажется, этот запах впитывается в её кожу и с каждой минутой, проведённой здесь, всё менее вероятно, что она сможет его когда-нибудь отмыть.
Она снова принимается прикидывать, сколько протянет без сна.
- Тебе больно, Ран-тян?
Гин снова появляется внезапно.
- Почему ты не спишь?
Садится рядом, проводит пальцем по её дрожащим нижним векам.
- Ты не рада меня видеть? Ты молчишь… Если ты не будешь спать, ты не сможешь выздороветь.
Палец скользит по щеке, она через ткань больничной юкаты чувствует его на плече… предплечье.
Он держит её за руку и уговаривает, как ребёнка, а она не может сказать ни слова – расплачется.
- Хочешь – я буду с тобой? Хочешь – я буду с тобой, как раньше? Ты можешь спать, Рангику, я не уйду. У тебя очень холодные руки, знаешь? Ты мёрзнешь?
Это последнее, что она слышит.
Ей снится, что она открывает глаза, и первое, что видит, - тени, пересекающие белую пустыню. И эти тени живые. Они взмывают ввысь, расправив огромные, будто рваные, крылья. Они вырастают, как насекомое, вспарывающее оболочку куколки. Они стелются по песку, и в воздухе пахнет охотой.
Кажется, она жалела, что этот мир слишком неживой?
Неживой?
Это было слишком давно. Она вспоминает – неделю назад одна из теней нашла её.

В этом мире отчего-то необычно звонкое эхо. Его не должно было быть здесь вовсе. Оно есть. Оно передаёт и множит любой звук.
Я знаю, что меня кто-то ищет. Я не знаю, почему. Я не знаю, зачем. Я не знаю, кто. Я знаю одно – кто-то потерял меня и ищет, зовёт чужим именем, ударяющимся о каждый камень, о каждое дерево, о каждую песчинку. Оно не зарывается, не пропадает, мечется испуганно, ища зачем-то меня. И я знаю – найдёт. И вслед за именем придёт тот, кто его называл.

Я открываю глаза. Темно. Вспоминаю – пустой, раны, палата, ночь, Гин… Надо мной склоняется широкая белая улыбка.
- Гин? – пока я помню эти сны, нужно расспросить его обо всём, он должен знать. – Гин…
Раскрывается глаз, по белку, из одного уголка в другой, метнулся острый кусок чёрного неба из моих снов. Я не успеваю испугаться, когда вместо второго глаза вижу дыру, а в ней – месяц…

Я открываю глаза, щека прижата к песку. Он холодный и рыхлый, он путается в волосах и забивается в складки одежды.
Я снова слышу эхо. Я могу различить звуки, я слышу интонации, я не могу сложить их ни в одно слово.

Зажмуриваюсь. Песок расступается, я начинаю падать куда-то. Зависаю в воздухе. Плавно, как после затяжного прыжка, опускаюсь на песок. Снова песок…
Он подходит сзади и кладёт ладони мне на шею. Всё это привычно и знакомо до мелочей. Он никогда не умел иначе здороваться. Кожу чуть царапают мозоли. Раньше он до одурения тренировался с мечом. Вряд ли с тех пор что-то изменилось. Разве что теперь за ним наблюдаю не я.
Сейчас он опустит голову и коснётся лбом моего затылка. Замираю. Пальцы исчезают. По согретой коже проходится холодный ветер. Прикосновение к плечу. Пальцы стискивают неожиданно жёстко. Что-то мелодично звякает, будто горсть монет.
Я понимаю, что вокруг потрясающе тихо. Не умолкавшее резкое эхо пропало, испугалось, рассыпалось, спряталось. Оно ему больше не нужно. Ему ни к чему снова звать. Он нашёл.
Рывок. Чёрное и белое меняются местами. А через мгновение нет ни чёрного, ни белого. Есть только лицо, перечёркнутое улыбкой. Скривившийся месяц вместо глаза. Рука, вцепившаяся в волосы. Губы двигаются, чего-то требуют. Не понимаю.
- …ты всё время ходишь за мной?
По его лицу скользит блик. Луна, отражённая от металла. Металл, рассекающий воздух. Вспышка.

Я открываю глаза. Темно. Вспоминаю – пустой, раны, палата, ночь… Гин?
- Ещё ночь, ты можешь спать, Рангику, я не уйду. Ты ведь расскажешь, что тебе снилось? Ты ведь расскажешь мне?