Швы

[bleachfic]

Название: Швы
Фандом: Блич
Автор: Murury
Бета: Taya-chan
Пейринг: Маюри/Урюу, скорее - мозгодробительный)
Рейтинг: PG
Жанр: ангст, психодел
Саммари: А что, если твоя жизнь зависит от человека, которого ненавидишь?
Предупреждения: возможный ООС, болеющий обоснуй.
Дисклеймер: не мое, все Кубо
От автора: написанно на заказ -Joe-, которой и посвящается Хотя боюсь разочаровать, ибо там, кажется, вовсе не то что ты хотела...






Это даже смешно, в какой-то мере…
Было бы...
Наверное…
Что будет, если запереть в замкнутом пространстве двоих, один из которых люто ненавидит другого, а второй испытывает разве что почти исчерпавший себя интерес? А если пространство - большое, и наполнено кучей голодных и злобных полуразумных тварей? Кто знает.
Быть может, еще одна интересная игра?
Хотя, это тоже - кому как.
Они оба - и Урюу, и Маюри - вполне осознают, что поодиночке им не выбраться. Это досадно. Просто ужасно досадно.
Лес Меносов - не то место, где можно выжить одному.
И ведь что обидно-то?
То, что победа уже одержана, что враги побеждены - а их вдруг, так глупо забрасывает в ещё один маленький ад. Только здесь противников гораздо больше и сражаются они не за цели и за идеалы, а за то, чтобы хоть немного утолить голод - долгий, злобный, как и они сами.
Мерзость.
***
Скоро Урюу начинает казаться, что то, что было раньше - это все или приснилось или он придумал.
А что, разве нет? Да что Вы?
Ведь это продолжается так бесконечно долго - быстрый шаг, уклониться от атаки, ударить в ответ залпом стрел. Так нехитро, так опасно-остро в начале - и так изматывающе чуть позже...
Или не чуть.
Может, он здесь бродит уже годами?
***
Всего две ночевки и Маюри приходится стереть грим. Он, оказывается, смуглый. И чем-то похож на Йоруичи-сан - желтоглазый, плавно двигается, часто улыбается.
Только вот, вечно щупающие пустоту кисти, похожие на жутковатых огромных пауков, и вечно разъезжающиеся в стороны зрачки сильно портят впечатление.
А улыбка у него слишком ненормальна, чтобы вызывать симпатию.
Он весь какой-то неправильный, жутковатый.
Может, конечно, красивый, в какой-то мере, но Урюу интересует не это.
У Урюу очень хорошая память. А потому ему интересно, как это так человек, вот так запросто кинувший ему в руки фотографию деда, может так спокойно и естественно прикрывать теперь спину. Ясно конечно, что это не от природной доброты и хорошего отношения. Но все-таки...
Конечно же, Урюу ему слегка благодарен. Нет, не за то, что Маюри так удачно прикончил незаметно подобравшуюся из-за спины тварь, и даже не за то, что удержал за шиворот, едва не удушив, когда квинси чуть не свалился в расщелину. Он благодарен ему за молчание.
Потому что, если бы Маюри начал говорить в своем обычном тоне «я-вам-тут-всем-делаю-одолжение-идиоты», Урюу давно бы уже убил или его, или себя. Тогда обоим, в любом случае, уже был бы конец. Но за три ночевки, оба едва перемолвились словом. И то, ничего более содержательного чем "Сзади!" или "Туда" или "Я спать" не прозвучало.
В какой-то мере он начинает понимать Ичиго. Это тяжеловато, когда единственным, что тебя спасает, становится то, что ты ненавидишь. Хотя, кто знает, что за существо этот его Пустой? Может, Ичиго его и не ненавидит совсем. С другой стороны, это совершенно не его дело. Урюу вообще с детства привык не совать нос в чужую жизнь.
Маюри сразу же, как они здесь оказались, стащил хаори и... Ну, вообщем, как-то незаметно от него избавился.
"Мешает", - пояснил, а тогда еще бледные пальцы с синими ногтями в очередной раз хищно загребли воздух.
"Это отвратительно", - думает Урюу, а Маюри только показывает ровный ряд белых зубов.
***
Здесь, в Лесу, оказывается, очень холодно. И темно. И... и вообще это место похоже на ледяной подвал с монстрами, прямо как, - Урюу усмехается, - в страшной сказке.
А ведь эту сказку тоже когда-то рассказывал дед.
Не-на-ви-дит. Урюу только увидев его, узнал, что значит это слово.
Но, тем не менее, стрелы исправно прошивают уродливую гадину, внезапно возникшую у капитана из-за спины. Тот не шевелится, почему-то держа руку за спиной. И... улыбается. Что за?..
А потом, Маюри делает шаг в сторону, демонстративно стряхивая на глазах рассыпающегося пеплом Пустого с лезвия Ашисоги Джизо.
У Урюу даже вопроса не возникает, что убило тварь.
Маюри фыркает, бросая короткое "Идиот". Разворачивается спиной и идет дальше.
И к черту гордость квинси, Урюу убил бы его. Отомстил бы за всех сразу. Этим гордость можно очистить даже от удара в спину. Просто закончить все, и будь, что будет - пусть даже он один здесь не выживет.
Пусть.
А Маюри оборачивается, приподнимая бровь, и Урюу понимает, что запросто может так поступить.
Рука не дрогнет.
Вот только уже не будет тогда Ишиды Урюу, а будет некто, выстреливший в спину.
Лук исчезает, и квинси снова идет вслед за человеком, которого и в мыслях человеком-то ни разу не назвал.

***
А потом его ранят.
Чье-то щупальце, с торчащими шипами и сочащееся не то сукровицей, не то белым бульоном.
В конце концов, это должно было случиться.
И, конечно же, не с черт-его-знает-сколько-летним Маюри.
Предплечье теперь глубоко вспорото. Кровь очень медленно, как-то задумчиво, падает в пыль.
Сразу становясь зеленого цвета и расцветая ярко-оранжевыми, будто язычки пламени, маленькими цветками. Это так легко, так радостно, что Урюу наверняка бы закружился волчком от восторга. Но миру вокруг, наверное, тоже становится весело - и он начинает кружиться вместо него, качать на смуглых, почему-то с синими ногтями, руках. Почему это у мира синие ногти?
Какая нелепица.

***

А очнулся он от боли.
Сильной, жгучей, будто бы куда-то - а точнее, к предплечью, - приложили раскаленную железку. И возят ею вдоль раны - туда-сюда. А потом еще раз.
И ещё.
Надо как-то отодвинуться от... Этого.
Урюу начинает, медленно, как во сне возиться, но тут же замирает, услышав над головой знакомый, просто до омерзения знакомый, голос.
- Ага, очнулся, квинси, - потом его вздергивают за шкирку вверх - так, что в глазах двоится и мутит. - Рот открой, идиот.
Урюу, будто в полусне, послушно разжимает - он, оказывается, сжал их, - зубы. В рот тыкается край... чего-то, и в рот льется... О, такой дряни Урюу, кажется, в жизни не пробовал. Он пытается отшатнуться, оттолкнуть Это, но ничего не выходит.
Кто-то грубо дергает за волосы на затылке, запрокидывая его голову, пытаясь заставить выпить мерзкую жижу.
Это похоже на пытку.
Да, Урюу слышал о таком - когда в человека силком заливают какую-нибудь дрянь, до тех пор, пока чего-нибудь внутри не лопается.
Но это заканчивается гораздо быстрее и его оставляют в покое. Даже почти-бережно укладывают спиной на... Урюу не в курсе, что это - но оно, по крайней мере, лучше, чем голые камни.
А потом чувствует на своих губах чужие: тонкие, сухие, обветренные. Где-то в голове мелькает дурацкая, паническая мысль (А! Спасите-помогите! Это же мой первый поцелуй!), но сознание слишком затуманенно, чтобы принять её адекватно.
В общем, это было приятно и легко ровно до того момента, как вместе с чужим языком в рот ворвалось это... "Лекарство", да?
Да что же за…
Последнее, что он запомнил перед тем как провалиться в сон: прищуренные желтые глаза, и какое-то... слишком непривычно-сосредоточенное лицо.
***
Было больно. Очень, очень больно - и опять Маюри - теперь квинси помнил, что этот смуглый синеволосый человек – Маюри, отпаивал его каким-то раствором.
Он на этот раз не сопротивлялся, пусть давясь и морщась, но выпил все до капли. И снова заснул, с удивлением отметив в себе нечто подозрительно похожее на благодарность.
Забавно же.
***
На третий раз Урюу уже смог нормально сесть, привалившись к стене.
Оказалось, что Маюри ухитрился дотащить его до какой-то пещеры, которых здесь было... Не мало. А то, на чем он лежит - капитанское хаори.
Ого. Щедрость какая.
- Эй, мальчишка, - Урюу резко поворачивает голову, Маюри стоит у входа, спиной к нему.
- Что?.. - квинси ловит себя на том, что голос стал похож на карканье: отрывистый и хриплый.
- Ты с перевязкой, - он кивает на его руку, обернувшись, - долго не протянешь, сдохнешь либо от кровопотери, либо без руки куковать будешь. Тот Пустой был очень... Забавным, кровь у тебя не запечется. Но можно, - он смотрит вверх, усмехаясь. Потом резко переводит взгляд на него. - Зашить.
Урюу давится воздухом.
- С ума сошел?! - он широко раскрывает глаза, глядя на усмехающегося Маюри.
Подскакивает на месте, тут же скривившись от накатившей боли.
Маюри скучающе разглядывает ногти на правой руке.
- Хочешь умереть, мальчишка?
Повисает тишина.
Конечно, Урюу не хочет умирать.
Но! Одновременно и страшно, и странно доверять... Доверяться ему. Он же его ненавидит?
Маюри фыркает, скосив один глаз на него. И как так получается? Будто оба глаза по отдельности.
- Или, может быть, стать последним бывшим, - он издевательски усмехается, - квинси?
Урюу тут же хмурится, сверлит взглядом, почти озлобленным.
Вот же.
А ведь прав, прав - пусть урод, пусть ублюдок... Но какой из него квинси - без руки-то? А боль...
Боль - стерпит.
Маюри стаскивает косоде, полностью поворачивается к нему - кровью видно не хочет пачкать. Хотя что там уже пачкать-то? И так уже все в пыли и...
О, ками.
Кожа у него смуглая, будто покрытая загаром, причем многодневным - хотя Урюу даже не пытается предполагать, сколько же лет ее не касалось солнце. "Ультрафиолетовое излучение" - так Маюри, наверняка, предпочитает. Ученый же. Но это все...
У Маюри все тело покрыто шрамами. Испещеренно. Как какой-то дикий узор - шея, плечи, руки - на животе почему-то особенно много. На смуглой коже они кажутся светлыми полосками, будто прожилки на каком-нибудь камне. Или как росчерки швейного карандаша на ткани. Наверное, Маюри и сам не помнит, какие из них получил в сражениях, а какие - сам нанес себе в ходе бесконечных экспериментов.
Все они – шрамы, пересечены тонкими черточками. Тоже белыми, будто стрелки на все той же ткани.
Это же швы.
Много. Много швов.
Маюри вообще похож на латанную-перелатанную куклу.
Жутко.
- Так что, квинси? Тебе еще... Страшно? - последнее произнесено до того издевательски, что могло бы сойти и за смертельное оскорбление.
Урюу вспыхивает, будто бенгальский огонь под Новый Год.
- Я не боюсь! - право же, мальчишка, такой ещё мальчишка...
- Тогда плечо подставляй, идиот, - у всех свои предпочтения. Кто-то вот говорит "молодой человек", а Маюри - "идиот". Разницы он особой не видит - из первого ведь следует второе, не так ли?
Маюри считает, что так - и никак иначе.
В чем-то он конечно прав.
Двигается он, вроде как и не торопясь, и на показ - но почему-то Урюу не успевает уследить, откуда в его пальцах появились катушка толстых хирургических синих ниток, какой-то - вроде бы пустой - бутылек и странная, загнутая игла.
Квинси поворачивается боком, только сейчас замечая, что Маюри оторвал рукав от его формы. И, - замечает он, - кажется, еще и на полоски его разодрал, перевязав рану. С одной стороны - поднимается злость за испорченную одежду, с другой - хорошо хоть перевязал.
А Маюри садится рядом на колени, дергает руку за запястье вверх, начинает быстро разматывать "бинты". Потом, развинчивает крышку на той самой, пустой бутылочке.
Оказывается - не пустая.
Урюу почти с воем отшатывается - да это же чистый спирт. Но Маюри крепко удерживает на месте, не давая выдернуть руку, доливает почти до конца.
Спирт, перемешиваясь с снова начавшей сочиться кровью, падает на хаори, оставляя красные пятна.
Урюу сжимает зубы, а Маюри улыбается.
- Дезинфекция, - поясняет.
- Садист, - а до этого Урюу и не в курсе был, что может так говорить - не говорить, шипеть - как разозленная змея.
- Пфф. Ты разочаровываешь меня все больше и больше. Так мечтаешь получить заражение крови? - это он говорит, уже отпустив его, доливая остаток на иглу.
Потом - разматывает нитку, откусывает. Урюу снова поражается, до чего белые и острые даже на вид у него зубы. Вставляет нитку в иголку, протягивает, завязывает кончик.
- Терпи, квинси. Я не врач, я ученый. Так что будет, - он фыркает, - очень больно.
- Делай давай. - сквозь зубы шипит Урюу, снова подставляя раненное предплечье.
- Зубами зажми что-нибудь... Ты, конечно, уж слишком много болтаешь на мой взгляд, но если ты себе язык откусишь, окажется, что я зря с тобой возился. Не люблю делать напрасную работу, знаешь ли.
Если бы не воспитание, квинси обязательно его послал бы.
Но...
Откусить себе язык он уж точно не хочет - потому зажимает в зубах ткань второго, неразодранного рукава.
- И не дергайся.
А потом начинается.
А когда-то Урюу думал, что у него… Ну, если не железная, то по крайней мере, крепкая выдержка.
Оказывается, ее хватает только на то, чтобы не орать в голос, выпустив рукав изо рта. Но все равно – почти каждый раз, как игла втыкается в кожу, из горла вырывается сдавленный стон.
Это невыносимо.
Какой-то болезненный алгоритм.
Раз – нажатие. Два - игла проходит сквозь кожу – аккуратно и медленно, ме-е-едленно. Три - за ней тянется нитка, вроде гладкая – но будто царапающая изнутри.
Тянется и тянется, и каждые несколько секунд до нового стежка растягивается в маленькую болезненную бесконечность.
Если об этом думать, если считать про себя – становится как-то… Попроще. Тогда сосредотачиваешься не на боли, а на счете.
Раз, два, три-и…
Раз, два, тр-ри-и…
Да черт же, пусть это кончится.
Пусть.
Это.
Кончится.
Ну пожалуйста.
По-жа-луй-ста.
И, конечно же, он дергается, еще как дергается. Если в начале получается хоть как-то держаться, то под конец на каждое «раз» он вздрагивает всем телом, чисто инстинктивно уже пытаясь уйти от боли.
Маюри что-то злобно шипит сквозь зубы.
Потом хватает свободной рукой за локоть, наверное, до синяков. Урюу почти не чувствует – но, кажется, становится не так больно.
А потом все вдруг заканчивается – целую минуту квинси ждет продолжения – но его не следует. Выпускает изо рта рукав, оборачивается.
Маюри… Улыбается.
- Лицо попроще сделай, квинси.
Нет, определенно, он его когда-нибудь убьет.

***
Потом выясняется, что с момента ранения прошло примерно девять часов. А с момента появления здесь – четверо суток и четыре часа. И еще двадцать восемь, нет - двадцать девять минут.
Маюри, оказывается, считал.
Считает.
"Внутренние часы" - снова поясняет.
И Урюу не уверен, говорит он о ощущении времени, или же у него и правда где-то внутри беззвучно тикает какой-то сложный механизм.
С ума сойти.
***
Нет, ну конечно же, они выбираются потом.
Да и как могло быть иначе?
Маюри - не тот человек, который позволит себе так просто умереть - и это даже не от особого желания жить.
Просто, пока есть хоть один незаконченный проект, мало-мальски темное пятно в знаниях, возможность что-либо усовершенствовать - будьте уверенны, Куротсучи Маюри останется жив. Даже если вы будете очень стараться сжить его со свету - ничего у вас не выйдет.
Надейтесь только не стать объектом его интереса.
***
Потом уже, по здравом размышлении, до Урюу доходит одна простая мысль - а ведь Маюри наверняка выжил бы и один, не особо напрягаясь при этом.
И не тот он человек, чтоб потом перед кем-то за него отчитываться.
И не то, что бы...
Хотя, наверняка - он просто все еще надеется заполучить такой чудный образец к себе в лабораторию.
***
Перед тем как отозвать обратно в Сейрейтей - старшему составу позволяется сутки-двое пробыть в Генсее.
Урюу это время тратил с пользой - отсыпался.
Все-таки несколько суток дерганного, на час-два непериодического сна - не так-то просто.
Но просто, нет, конечно не из-за знакомой реацу, он захотел прогуляться именно в Том парке.
И вовсе ничего, что гулять он отправился в три часа ночи, правда?
- Я когда-то безумное сердце положил, не просясь, в твои руки... - поет радио чьим-то глубоким, красивым голосом. Вот - даже радио еще работает - наверняка, для таких вот "поздних гуляльщиков".
Маюри смотрит, как обычно, с легкой насмешкой. Хотя, это не все, наверное. Теперь там есть и ещё что-то - испытывающее, странное, тоскливое почти. А пальцы почему-то замерли, и от этого весь Маюри кажется каким-то... Другим.
Урюу стоит прямо, держит осанку. Свет фонаря отсвечивает от стекол его очков - так, что глаз не видно. Но губы у него сжаты почти в полоску - гордость?
А потом он снимает очки, и протирая их, смотрит - слегка расфокусировано. Без очков он кажется не то удивленным, не то обиженным, не то... Да кто его разберет?
- Счастливо оставаться, квинси. Смотри не умри до того, как окажешься в моей лаборатории, - Маюри привычно широко улыбается, но в глазах нет обычного ехидного блеска.
- Я... Постараюсь, - и снова надевает очки, делающие лицо строгим и взрослым. И голос у него спокойный и вежливый, но обычной ненависти в нем определенно нет.
Это потому, что он сонный, определенно.
- Уж будь любезен, - фыркает Маюри, почти презрительно.
И в его голосе, конечно же, не промелькнуло и тени...
А потом он уходит, не оборачиваясь.
Шрам на предплечье начинает ныть.
В конце концов, скоро шов надо будет снимать.